Гусь Фриц - Сергей Лебедев

Арсений же, кажется, о самосохранении не думал. Уязвленный смертью, избравший ее в вечные враги, он оттого приобрел что-то солдатское. Если Бальтазар был врач и апостол, то Арсений вырастал как врач и воин; эти два понятия соединились в названии учебного заведения, которое он себе избрал: Императорская Военно-медицинская академия в Петербурге.

Сначала Кирилл предполагал, что Арсений, желая избавиться от опеки отца и деда, выбрал учебу на казенном коште и вдали от дома, от Москвы. А потом догадался, что Арсений еще и хотел связать себя офицерской присягой Императору, отодвигающей на второе место узы крови и узы семьи, переподчиняющей его государевой, а не родительской воле.

Арсений загодя сообщил отцу и Густаву, куда будет поступать. Наверное, можно было схитрить, молчать до последнего, зная, что старшие не одобрят поступок. Но Арсений словно не боялся давления отца, гнева деда, даже желал их – как испытания, долженствующего подтвердить, что путь избран верно. И получил испытание полной мерой: Густав, обманутый в своих надеждах, в запальчивости грозил лишить его наследства, твердил, что накажет строптивого мальчишку. А вот отец, кажется, что-то понял в характере сына. Если для Густава медицина была занятием вторичным, полезным, но не значительным, то Андреас помнил своего отца, Бальтазара, – и неожиданно взял сторону сына, причем нашел для Густава уместное объяснение: привел подсчет, сколько хирургических инструментов из стали высшей пробы заказывает армия каждый год и какую прибыль можно получить, если войти и на этот рынок.

Густав очень смутно понял, как связаны учеба Арсения и воображаемый заказ на хирургические инструменты, которых его заводы еще не производили, но уяснил, что отец поддерживает сына. И скрепя сердце отступил, хотя долго еще надеялся возвратить внука на инженерную стезю, рассчитывая – сам не будучи трусом, но панически боясь мертвых, – что анатомический театр отвратит Арсения от медицины.

Арсений же и не собирался в хирурги. «Хирург излечивает десятки, эпидемиолог спасает десятки тысяч», – написал он в письме троюродному племяннику, внуку сестры отца Анны-Софии, уговаривая того тоже поступать в Военно-медицинскую академию. Адресат письма поддался на уговоры, окончил вместе с Арсением курс – и впоследствии погиб в Восточной Пруссии в одном из первых сражений войны.

Военной эпидемиологии как целостной науки тогда еще не существовало. Поэтому Арсений изучал военную хирургию – но одновременно частным образом продолжал свои штудии, учился у гражданских профессоров, у врачей, практиковавших в Средней Азии во время армейских походов, и защищался в итоге по теме малярии – болезни, бичевавшей в девятнадцатом веке Кавказский корпус русской армии.

Он выпустился в 1903 году одним из лучших. Дипломная работа Арсения была издана отдельной брошюрой на средства Академии; тем временем в Маньчжурии уже участились пограничные стычки с японцами. В день, когда руководство Академии приветствовало выпускников, было открыто сквозное движение по Транссибирской магистрали, и на Дальний Восток потекли, пусть и небыстрым потоком, дополнительные русские войска. Арсений просился в действующую армию, но был оставлен для научной работы при Академии.

Железный Густав – пусть Арсений и не писал об этом – с его новыми связями в военной среде наверняка знал о приближающейся войне, русская разведка ясно докладывала о приготовлениях японцев. Старый фабрикант уже нажился на строительстве Транссиба и жаждал новых заказов, предчувствуя, что война с ними не замедлит.

Кажется, в этот момент расхождение между Густавом и Арсением стало глубже: Транссиб строили каторжники или навербованные рабочие, чья жизнь немногим отличалась от каторжной. Россия не успевала купить нужное число строительных машин, и потому ветку тянули ручным трудом, киркой, кайлом и тачкой. Железный Густав одобрял такую политику, считая каторжников человеческими отбросами, годными только, чтобы сгинуть, заколачивая сваи в вечную мерзлоту.

А Арсений учился в академии искусству хирургии на солдатах, на вчерашних крестьянах. И он знал, что его пациентов повезут в вагонах по железной дороге, окропленной потом и кровью, оплаченной смертями, – и повезут на убой. Индустриальный механизм, пожирающий человеческие жизни, был ему отвратителен, а еще более отвратителен энтузиазм Густава, получающего на этом барыши. Медленно Арсений приходил к мысли, что худшая болезнь, худшая эпидемия коренится не в природе, а в устройстве общества. Неизвестно, читал ли он уже работы социалистов, но сознание было готово сочувственно воспринять социалистические идеи.

* * *

В Академии Арсений проработал лишь несколько месяцев. Зимой 1904-го японцы атаковали Порт-Артур, началась война. И уже в апреле в Санкт-Петербурге начали формировать эскадру, чтобы отправить на Дальний Восток в помощь броненосцам, блокированным в Порт-Артуре. До этого момента Арсений уже несколько раз просил послать его в войска, но всякий раз ему отказывали – Арсений полагал, не без тайного участия Густава, имевшего свои, негоциантские понятия о чести и желавшего уберечь внука от сражений.

Эскадру собирали в крайней спешке, некоторым кораблям еще предстояло достраиваться на плаву. Не хватало орудий, броневых плит, рабочих, опытных матросов, офицеров – и врачей. Особенно врачей, знакомых с тропиками, с тропическими болезнями.

Провернулись какие-то колесики в военном и флотском механизмах – может, кому-то попалась на глаза брошюра о малярии, – и Арсений был откомандирован в распоряжение флота, а точнее – командования Второй Тихоокеанской эскадры.

Арсения Швердта определили на броненосец «Князь Суворов», флагман вице-адмирала Рождественского; была ли тут рука капитана броненосца, немца, каперанга Игнациуса, Кирилл не знал и знать не мог. Броненосец, хотя уже два года как был спущен на воду, еще достраивался у причальной стенки; Арсений жил пока в городе.

Новые броненосцы не могли пройти через мелкий Суэцкий канал – да англичане и не пропустили бы их, – поэтому предстоял поход вокруг Африки. Никто в русском флоте еще не водил такого размера эскадру на такое расстояние – 23 тысячи километров. Никто из судовых врачей точно и исчерпывающе не знал, какие лекарства могут понадобиться в пути, какого рода болезни могут сказаться на боеспособности и без того ослабленной – матросов набирали второго срока службы – эскадры. И врачи готовились к неизвестному, листали справочники, освежали в памяти названия чужеземных лихорадок, разновидностей чумы, расспрашивали тех немногих, кто ходил дальними походами в тропические широты; собственно, предполагаемый бой с японским флотом, главная бойня, грозящая массой смертей, для медиков оказался отодвинут на задний план множеством неведомых попутных угроз – славящийся жестоким характером адмирал Рождественский непременно спросил бы с медиков, если бы матросы начали массово болеть.

Наконец в конце сентября эскадра ушла из порта. Кирилл знал, что Арсений писал домой, но его письма из редких портов, где останавливались корабли, – англичане постарались, чтобы эскадру не снабжали углем, – не сохранились. Поэтому Кирилл восстанавливал то, что пережил прадед, по книгам, воспоминаниям и письмам моряков, служивших на «Князе Суворове» и других кораблях.