Гусь Фриц - Сергей Лебедев

Гулльский инцидент – русские суда обстреляли английские рыбачьи лодки, в темноте приняв их за японские миноносцы; как японские суда могли оказаться в английских водах? Но разведка доносила о возможности диверсий, комендоры ждали у орудий… Кирилл читал отчет о происшествии: выпущены сотни снарядов, попали в свои же корабли, на одном из крейсеров убит судовой священник… Английская пресса назвала эскадру Рождественского fleet of lunatics; зловещее предзнаменование! Кирилл пытался понять, что чувствовали люди там, почему готовы были обмануться, приняв рыбацкие лоханки за боевые корабли, – и ощущал роковые предчувствия моряков, которые хотели, чтобы рок сбылся быстрее.

Первые сошедшие с ума – еще в Атлантике. Падение дисциплины. Поломки на судах.

И – второе зловещее предзнаменование, смысл которого был ясен только Кириллу, только столетие спустя.

Эскадра Рождественского бросила якорь в Ангра-Пеквене, у берега современной Намибии. Пополняли припасы, чинили механизмы. А в нескольких километрах был Акулий остров. Через несколько месяцев немецкие экспедиционные войска устроят там лагерь для пленных повстанцев из племени гереро – первый концлагерь XX века. Несколько тысяч человек умрут от истощения на голых камнях островка, лучше всякой проволоки охраняемого акулами. Немцы уже воевали с гереро, вытесняя племя в бесплодную пустыню, уже держали пленных в бараках в Ангра-Пеквене, заставляя их работать.

Они видели зло, но не узнали его, говорил себе потрясенный Кирилл. Они видели зло во младенчестве, еще только пробующим себя, еще не заматеревшим – и не уничтожили его.

Кирилл перечитывал письмо лейтенанта, служившего на «Князе Суворове».

«Пишу Вам из Ангры-Пеквены. Сегодня пришел пароход с немецкими войсками. Оказывается, англичане снабдили оружием и направили на немцев воинственное пограничное племя черномазых. Нечего сказать, любезные соседи! Бедные немцы только что справились с гереро, а тут опять готова неприятность.

В Габуне мы простояли до 18 ноября. Наше офицерство накупило на берегу множество попугаев, серых с красными хвостами; некоторые из них совершенно ручные.

19-го мы торжественно отпраздновали переход через экватор, по старым морским традициям. На корабль явился Нептун с супругой и огромной свитой всевозможной чертовщины допросить командира о причине нашего появления на экваторе и собрал изрядную дань чарками с господ офицеров. После этого всех не переходивших экватор поливали из пожарных шлангов и купали в огромной ванне, сделанной из целого брезента. Затем Нептун дал нам свободный пропуск, обещал благоприятные ветры и беспошлинное рыбное продовольствие. Весь праздник прошел очень мило».

Кирилл читал снова и снова.

«Племя черномазых»… «Бедные немцы только справились с гереро»… Попугаи, купленные офицерами. Праздник Нептуна.

Слепцы.

Кириллу казалось, что если бы кто-то из матросов и офицеров понял, что происходит, испытал сочувствие к несчастному племени, обреченному на смерть, – может, и судьба эскадры, тоже отправленной на смерть, сложилась бы иначе. Но ничье сердце не дрогнуло – и с этого момента эскадра была обречена.

А еще Кирилл думал про Арсения: что чувствовал он? Он, чьи сыновья и дочери погибнут от руки или по вине немецких солдат? Будут заморены голодом в Ленинграде? Что думал он, глядя на холмы Намибии? Придал ли значение отрывочным вестям с берега?

Кирилл чувствовал, что ответ – «нет». Арсений был занят врачеванием.

Кирилл думал о том, как трудно опознать новое зло. Ему еще нет имени, о нем судят в словах предшествующего жестокого века: разогнали племя черномазых…

А внутри этого, привычного, почитаемого неизбежным или оправданным зла зреют семена зла нового. Но это пока лишь семена, еще не имеющие нужной им почвы, которой только предстоит появиться. Они не слишком заметны: их сочтут в лучшем случае эксцессами, превышением полномочий, произволом командования. Им не прорасти повсеместно сей же час; старый мир не примет новое зло – не потому, что благочестив, а потому, что у него есть свое зло, сообразное эпохе. И зло новое будет скитаться, ища себе места, поселяясь в головах психопатов, в памфлетах радикалов, – пока старый мир не исчерпает себя и оно не взойдет, не вырастет в полную силу на его трупе, питаясь брожением распада.

Ангра-Пеквена. Слово – пароль, открывающий черный ход истории, неприметную дверцу, которая ведет прямиком на мировую бойню; Ангра-Пеквена – запомнил ли его прадед Арсений?

Кирилл так же чувствовал, что ответ – «нет».

…Уже к мысу Горн на судах эскадры набралось несколько десятков сошедших с ума. Тропические болезни, которых так опасались врачи, обошли эскадру стороной, зато безумие собирало свою дань. Сначала офицеров запирали в каютах, нижних чинов и матросов держали в лазаретах. Арсения, прикомандированного, чужого – специалистов по психическим заболеваниям на флоте не было, – отправили присматривать за безумцами, которых на кратких стоянках решено было свозить на госпитальное судно.

Лечить сумасшедших никто не мог, не было ни знаний, ни лекарств. И Арсений следовал за своими пациентами дорогами их безумия. Безумие было однообразное: ждали японский флот, якобы идущий параллельным курсом, спятивший сигнальщик постоянно видел дымы на горизонте, спятивший адмиральский вестовой будил начальника вымышленными донесениями с мостика, спятивший кочегар не хотел бросать в топку уголь – приближать смертельную встречу с японцами; спятивший артиллерист не мог выстрелить на учебных стрельбах – ему казалось, что снаряд обязательно разорвется в стволе, спятивший телеграфист принимал радиограммы от японцев с предложением сдаться…

Арсений – он позже рассказывал об этом жене, и она записала в дневнике – не знал, нормален ли он сам. Ему тоже чудились низкие японские миноносцы, летящие по гребням волн, он тоже хотел, чтобы медленнее крутились валы, вращающие винты, и корабли не спешили в бой. А когда у самого Мадагаскара на разлапистых мачтах флагмана вспыхнули огни Святого Эльма, призрачные студенистые факелы, Арсений, не знавший, что это такое, решил, что японцы атаковали корабль каким-то новым оружием. Огни считались доброй приметой среди моряков, но так глубоки были дурные предчувствия, что на сей раз явление огней сочли предвестием смерти; и только обезумевший офицер-артиллерист показал себя с лучшей стороны, толковал, что это просто электричество, – и хохотал, хохотал, будто выдумал неимоверную шутку.

Наконец эскадра бросила якорь на Мадагаскаре. Всех сошедших с ума собирались отправить на вспомогательном крейсере домой, в Россию, через Суэц. Арсений – потом он признается в этом жене – втайне надеялся, что его пошлют сопровождать их, его поход окончен. Однако шестерни штабной бюрократии провернулись еще раз, и в Россию отправились другие врачи. А сам Арсений во время мадагаскарской стоянки внезапно заболел. Сейчас бы сказали, что это была нервическая лихорадка, психопатогенная сыпь, но тогда заподозрили неизвестную инфекцию – и захворавшего врача было велено убрать с флагмана, чтобы он не заразил командование.