Убийство в назначенный срок - Энтони Гилберт

Гордон позвонил Уильяму Пококу:

– Я приходил к вам недавно по поводу мистера Бланта, с которым вы имели беседу утром двадцать седьмого марта. Вы можете вспомнить, как он был одет?

К удивлению детектива, Покок помнил.

– Я всегда обращаю внимание, как одет бизнесмен, пришедший на деловую встречу. Не обязательно являться во фраке, но брюки-гольф я считаю неуместными. К тому же он не удосужился побриться.

– Вы помните цвет брюк-гольф?

– А как же? Это бросалось в глаза. Грязно-коричневый цвет – вот как я его называю. И еще мне показалось странным, что на нем была хорошая шляпа. Я в таких вещах разбираюсь, эта стоила не менее двух гиней.

– Да, – согласился Гордон, – действительно странно надевать такую шляпу с дешевыми брюками-гольф.

Он представил, как Покок недоуменно пожал плечами.

– Вот такой, видимо, это человек. А еще надеялся, что я стану вести с ним дела. Я забыл упомянуть его макинтош, старый, грязный, в пятнах гудрона.

А Гордон помнил, что девушка из отеля «Четыре пера» сказала, что Шарп был в кепке, которую сдвинул на затылок. Значит, по какой-то причине он перед встречей с Пококом, выйдя из отеля, купил себе другую шляпу, значительно дороже, шоколадного цвета, которая теперь лежит у него в гардеробе. Опять страховка? Желание прикрыться со всех сторон? Если кто-то в первом пригородном поезде запомнил человека в рыжевато-коричневой кепке и брюках-гольф, то несколько часов спустя обратно ехал совсем другой. Отсюда шляпа и макинтош.

Необходимо еще раз съездить в Мерстон, чтобы окончательно убедиться. На вокзале Ватерлоо Гордон попытался разыскать кондуктора самого первого поезда на Мерстон, который работал двадцать седьмого марта. Ему повезло, кондуктор оказался на месте. Крупный рыжеволосый мужчина с огромными ручищами.

– У меня небольшой вопрос, – сказал Гордон, представившись. – Может, вы помните человека, который ехал в вашем поезде рано утром в конце марта? Дату я не знаю. Но это был молодой человек в брюках-гольф и кепке.

Кондуктор заулыбался:

– Конечно, помню. Этакий красавчик. Обманывает жену, мы с напарником так решили.

– Почему?

– А потому что волновался. Возвращался, значит, первым поездом домой и переживал, что жена застукает.

– А его брюки какого были цвета? Я понимаю, прошло много времени, но вдруг вы запомнили?

– Брюки у него были рыжеватые. Сказать вам, почему мы его запомнили? А потому что он почему-то трусил. Ему не нравилось, что мы на него смотрим. Все норовил надвинуть кепку на глаза. Этот парень, наверное, забрался бы под сиденье, будь у него такая возможность. С ним явно было что-то не так. А надо ночевать в своей постели, и тогда все будет в порядке.

– Он был чисто выбрит или с усами?

– Усов я не заметил. А вот побриться он не успел. Торопился.

– Где он сошел?

– В Мерстоне. Рванул, словно за ним кто-то гонится. Нет, куда он пошел, я не видел, но парень торопился, это точно. На работу спешил, я думаю, к девяти. Надо было успеть побриться и позавтракать. И чтобы жена не заметила.

Гордон достал фотографию.

– Это он?

Кондуктор пожал плечами:

– Вроде похож. Понимаете, сэр, у него все время была надвинута на глаза кепка.

– Вы уверены, что это была кепка, а не фетровая шляпа?

– Да. Дело в том, что такого типа мы в нашем поезде давно не встречали. Потому и запомнили.

Гордон заплатил ему, не поскупившись, и поинтересовался, когда следующий поезд на Мерстон. Оказалось, что скоро, через двадцать минут, и он решил на нем поехать. Следовало выяснить, купил ли Шарп утром двадцать седьмого марта шляпу и что стало с кепкой, поскольку в его гардеробе ее не оказалось.

В отеле «Четыре пера» его видели в кепке. Значит, купил он ее по пути в контору Покока. Где-то там и должен находиться магазин.

Так оно и оказалось. Причем магазин был солидный, шляпы там стоили не дешевле гинеи. Шарп, видимо, очень хотел произвести впечатление на Покока. Правда, добился обратного, но это к делу не относится. И потом, как объяснить этот макинтош?

Продавец выслушал Гордона и полистал книгу продаж. Да, двадцать седьмого марта некий молодой человек действительно купил здесь приличную фетровую шляпу за тридцать семь шиллингов и шесть пенсов. Наводящие вопросы детектива помогли продавцу вспомнить, как это происходило.

– Вы говорите, на нем были коричневые брюки-гольф? Да, да, именно такие брюки, а на голове кепка. Он пришел рано, сразу, как мы открыли магазин. Выбрал шляпу из тех, что подешевле. Я спросил, не дать ли ему пакет для кепки, а он в ответ: «Не надо. Можете оставить ее себе». Это нас позабавило. Продавцы теперь даже начали шутить – если о чем-нибудь заспорят, один говорит: «Ладно, кепку вы можете оставить себе». На этом обычно дискуссия заканчивается.

Гордон поинтересовался, где сейчас эта кепка, и ему сразу ее показали. На ней имелась этикетка магазина, расположенного недалеко от дома, где живет Шарп.

Покупку макинтоша подтвердить не удалось. Рядом с конторой Покока располагался магазин поношенной верхней одежды, где макинтоши продавались дешево. Однако Шарпа там никто не помнил. В общем, детектив был вынужден поиски прекратить.

На обратном пути в поезде Гордон продолжал напряженно размышлять. Он по-прежнему не мог найти ниточку, за которую можно было бы ухватиться и она привела бы к разгадке тайны. Присяжным в суде по-прежнему нечего было предъявить. Конечно, он собрал важные факты, но ни один не изобличал Шарпа как убийцу. В волнении детектив пересаживался с места на место. То ему мешало солнце, а через несколько минут надоедало сидеть в тени.

И вот при очередном передвижении его вдруг осенило.

Надо проследить движение денежных купюр, оказавшихся в конце концов у Шарпа. Чарльз дал Фанни сто фунтов, из них пятьдесят она положила в банк, а другие пятьдесят, видимо, взяла на текущие расходы. Было известно, что за это время никаких серьезных покупок она не делала. Значит, эти пятьдесят фунтов перекочевали к Шарпу.

Прибыв в Лондон, Гордон позвонил Арбатноту и попросил о встрече, на которой доложил результаты расследования, а затем попросил адвоката поговорить с Чарльзом относительно денег. Арбатнот встретился со своим подзащитным утром, после чего сразу позвонил Гордону. Ему удалось узнать следующее: Чарльз передал Фанни сто фунтов в виде пяти купюр по десять фунтов и пятьдесят – по одному фунту. Купюры были новые, кроме одной десятифунтовой. Она была потертая, с надписью на задней стороне: «Р. Андервуд» и каким-то адресом в Уэст-Кенингстоне.

– Если удастся выяснить, что эта купюра была у Шарпа, – закончил Арбатнот, – мы сумеем доказать, что он вымогал у Фанни деньги за несколько дней до ее смерти.