Аарон - Вероника Мелан

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 104
Перейти на страницу:

И – нет-нет – возвращался мыслями к Райне. Гнал их от себя прочь, отмахивался, сдвигал в сторону, но те, как назойливые мухи, постоянно вились в поле зрения – не захочешь, а все равно вспомнишь – то ее саму, то впечатавшиеся в память детали дорогой квартиры – мебель, портьеры, ковры…

Рейка.

Он, помнится, ненавидел таких, как она. Нет, не ее саму, но целый пласт деградировавших примитивными мозгами людей, неспособных ни на великие дела, ни даже на серую и банально законопослушную жизнь. Способных, двинувшись от собственного безделья, лишь сидеть на наркотиках, да каждый вечер по барам. И еще заключавших идиотские пари с использованием огнестрельного оружия.

Она прострелила его. Прямо на улице, когда он шел по поручению Дрейка поговорить с одним парнем из трущоб.

Мда. Беседу пришлось отложить.

Он нашел «обидчицу», отплатил ей тем, что обрил наголо и, казалось бы, отпустил с миром, а после… встретил у заснеженного театра – замерзшую, жалкую, стоящую в осенних ботинках и дешевой тонкой курточке, с листком бумаги в руках. Тем самым, на котором значился его телефонный номер.

Рейку пришлось взять к себе.

Мог бы прогнать – плевать на Барни, – но внутри восстало чувство долга – обещания нужно выполнять.

И он выполнял. Кормил, поил ее, жил с ней под одной крышей.

Давно это было.

Аарон в который раз просматривал намеченные точки поездки по «строительной площадке» и в который раз зарекался о Райне не думать: она Марго, Марго – их клиентка. Все. И всякий раз после этих мыслей снова брался вспоминать: то ее смешной отросший ежик из мягких волос, то тонкую шею под ним, то повязанный вокруг тонкой талии заляпанный, найденный непонятно где кухонный передник.

Она была занозой в заднице. Она была тихой, ранимой и любопытной донельзя – бесконечно таскала из его шкафа книги, пыталась читать их, постоянно совала нос в его кабинет и лезла с беседами. Беседы он рубил на корню, на гостью старался лишний раз не смотреть, ел молча.

А готовила она вкусно. Вроде бы ничего изысканного – не то, во что Мила добавляет по тысяче дорогих кулинарных травок, а после часами рассказывает об этом, – но вкусно. По-домашнему. Тушила мясо, жарила картофель, делала макароны с сыром, что-то пекла…

Интересно, она уже тогда имела зачатки той личности, в которую превратилась теперь? Или приобрела их после? И не помогли ли его деньги, выданные ей в качестве «фундамента» на новую жизнь, Рейке испортиться?

Жаль, если помогли. Очень жаль.

Потому что про ту Райну он вспоминал с нежностью.

А про нынешнюю Марго думать не хотел вовсе.

Когда Мила в очередной раз внесла в кабинет ужин на расписанных золотом тарелках, Канн оторвался от карт и окинул ее тяжелым взглядом.

– Я работаю.

– Я знаю-знаю, – а взгляд такой ласковый. Мол, ты же видишь, я все понимаю – что твоя работа важна, что лезть не стоит, что отвлекать нельзя. – Я тихонько. Ты только поешь,… я тут приготовила.

Рен выбрал оружие – сказал, все мощное, но легкое, потому что долго нести – нагружаться ни к чему. Баал заказал Джетту – сообщил, что пригонят уже утром. Договорились о том, что он же – Регносцирос – отзвонится клиентке и сообщит о предполагаемой дате выхода.

До похода осталось рукой подать.

Канн испытывал облегчение и неуловимую грусть – скоро что-то изменится. Такие вещи он ощущал интуицией, как погоду. Совсем скоро в его жизни что-то изменится.

И это, наверное, хорошо.

* * *

Ланвиль.

Как отпускать людей? Как?

Задача казалась Райне непосильной. Ведь не вынешь из себя сгусток энергии с чьим-то лицом, не приложишь ладонь к земле, не попросишь, чтобы похоронила. Не отдашь воспоминания ветру, не утопишь их в море, не выкричешь из себя, хоть закричись.

Взять и изъять бы изнутри тот кусок, который душит чувством вины, сказать «иди прочь» и долго с облегчением смотреть, как уходит за горизонт, вот только не выходит – нет ни заветной кнопки, ни ключа, что открывает душевный склад.

Над морем горел закат; Райна сидела на камнях. Откуда-то сбоку дул невидимый прохладный ветер – дул равномерно и почти не утихал; пришлось прикрыть шею шарфом. Пустое побережье, далекий крик чаек, размеренный плеск накатывающих на берег волн.

Этим вечером ей предстояло сделать много – отпустить себя, отпустить его, отпустить прошлое.

Легко сказать.

Воспоминания о Канне она несла с собой, как два прикованных к запястьям тяжелых чемодана – не поставишь, не оставишь, не бросишь. Нести тяжело, а без них далеко не уйдешь – привык.

Его надо оставить, надо.

Надо – кто же спорит? Только как? Когда просыпаешься и помнишь, что его нет в твоей жизни, когда засыпаешь с мыслью о том, что, может быть, серое завтра вдруг станет чудесным и что-то изменится. Как, когда внутри, прикрыв всякую радость, лежит на сердце покрывало из тоски, как, когда – спроси кто, – ты ответил бы одно: «пусть он будет со мной»?

Как, когда жил этим и только этим желанием столько времени?

Никак.

А надо.

Тех, кому не идти с тобой одной дорогой, надо отпускать. Не волочиться следом за ними по чужому пути, не уродовать жизнь, не унижаться слезами и мольбами «полюби меня, пожалуйста… полюби», не ползти следом, когда уже нет сил. Отпускать. Где-то найти в себе силы разжать руку, выпустить из своих пальцев чужие – пальцы человека, который не хочет быть рядом, – и сказать «прощай». Честно сказать, от сердца и так, чтобы самому легко.

По щекам бежали слезы. От жалости к себе, от невыразимой печали, от того, что вновь приходится не находить, а отпускать-отпускать-отпускать… Сколько же можно?

Картины она так и не сожгла – не смогла.

А теперь, позолоченная лучами уходящего солнца, сидела на берегу и мечтала о несбыточном – вот бы он пришел без кольца. Пусть бы пришел, а на пальце ничего нет… И тогда у них появился бы шанс – один на миллион. Пусть призрачный, пусть неуловимый, но шанс – на совместную жизнь, на общее будущее, на невероятно красивое и такое же далекое и такое нужное слово «мы».

Мы. Ты. И я.

Вместе.

Пусть бы он перешагнул порог ее дома свободный, и она сделала бы все, что угодно, чтобы он взглянул на нее по-другому – не как тогда, когда она была слишком тощей, слишком незрелой, слишком… пацанкой. Сделала бы все. И даже больше.

Отпускай.

Наверное, новая Марго, которая откроет глаза на месте старой Рейки, будет безжалостной. Научится говорить весело и зло, научится мстить, резать словами, как бритвами, научится не плакать лишь потому, что «какой-то мудак» не взглянул в ее сторону – научится. Но все это будет потом.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 104
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?