Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех - Надежда Ожигина

Турнир в Мантрее учиняли с особым размахом, небывалым для прижимистого Рада, по примеру деда копящего впрок на военные нужды Империи. Целая рота распорядителей обустраивала ристалище, расставляла шатры для знати, пускала собранных по Ферро каменщиков и плотников на починку трибун. Император изволил вызвать на честный поединок благородных рыцарей трех покоренных держав – Сельты, Олеты и Альтавины, – ожидались также гости из Антанны и святой Венниссы, и даже посольство дикого Инь-Чианя. Стоило извернуться и устроить воинствующих гостей по личным секторам, рассчитав примерное количество народу на трибунах и выкрасив скамьи и навесы в милые сердцу патриотичные цвета. Требовалось продумать каждую мелочь, малейший пустяк, вплоть до кресел стражников в проходах, дабы впоследствии добрые болельщики не наставили друг другу добрых синяков, отстаивая славу добрых рыцарей в неприглядной сваре.

Особо важные персоны – былые правители и маршалы покоренных стран – удостаивались чести следить за творимым на ристалище под одним навесом с Императором, под ненавистным им штандартом Империи, и в то же время каждый – под собственным стягом, что сглаживало напряженность ситуации.

Помимо ристалища в городе устраивались балаганные потешные дворы, карусели и открытые веранды, где подавали кофе и воду со льдом. Огненных дел мастера при содействии пары демонов обещали чудеса фейерверков и норовили испытать за городской чертой новое средство, отдававшее серой, сильнее привычного осадного огня. Эрей поговорил с Императором, и волей государя испытания прекратили: при таком скоплении народу, при столь высоком собрании правящих династий Ю-Чиня, намек на риск был подобен преступлению.

За время подготовки турнира маг вымотался и похудел, хотя думалось, дальше некуда. Он оказался одним из тех несчастливцев, кто доподлинно помнил, как правильнее объявлять рыцарей той или иной страны, какую сторону светотени издревле занимала, скажем, Олета, где полагалось размещать Белое духовенство, какие кресла позволительно поставить для прекрасных дам. Где должно быть солнце, дабы ни один из участников не потерпел урону, кто и когда имеет право остановить поединок по мнению сельтского рыцарства и множество других мелочей, способных смягчить сердца воинов и тем скорее заставить их полностью признать власть справедливого и внимательного монарха.

Пояснения Эрея с предельно внимательным видом выслушивал сам Радислав, да и Рандира то и дело справлялась о своих обязанностях на турнире. Маг посоветовал даровать ей, как виновнице торжества, право личного приза за доблесть и отвагу и, едва Императрица успела призадуматься, приказал отдать этот приз Даго-и-Нору, отцу или сыну, смотря кто решит показать себя в поединке. Норы были знатнейшим родом Сельты, а пятидесятилетний Варт вот уже четверть века являлся бессменным маршалом воинственной державы. Император согласно кивнул, признавая в Варте Даго-и-Норе достойного соперника: он слишком хорошо помнил, что двенадцать лет назад лишь союз с Инь-Чианем помог ему выиграть войну, а до того полгода княжество держало осаду, точно измывалось втихаря. Кроме того, Рад также помнил, что затеял турнир не ради жены, для того, чтоб утихомирить готовую к бунту область Империи. Приз на турнире – достаточно весомый повод забыть на время обиды.

Когда прибыли, наконец, долгожданные послы Сельты, объявившие в милой сельтской манере, что основное войско в двух переходах от Мантрея, обустраивать привередливых гостей опять же доверили Эрею.

По совету мага государь встретил сельтских витязей за городской чертой, на подступах к воротам.

Конница Империи под Святой Короной и гвардия под рукой Гонта – уже не капитана дворцовой стражи, но капитана Серебряной Роты, – выстроилась, заслоняя город. Грозно сдвинулись копья, натянулись тетивы луков, хищно свистнули, запели вхолостую, мечи ударили в щиты, полетел над полем боевой клич Империи, в недавнем прошлом королевства Ферро:

– Ферро Инстави! Ферро и Бог, во веки веков!

В ответ грозно запели сельтсткие рожки, протяжно и жестко, рыцари выровняли строй, и пошла на врага, набирая скорость и мощь, знаменитая конница Сельты, – лучшая из всех, что порождала военная практика поколений. Наперерез селтам устремилась легкая кавалерия Ферро, норовя взять латников в клещи, в то время как гвардия по сигналу Гонта выставила копья, и лучники снова дали холостой залп по всадникам. Конная лава всем весом надавила на них, стремясь смести, растоптать копытами, и лишь боевая выучка и пример несгибаемого Гонта помогли гвардейцам не сломать ряды, выдержать атаку.

В последний миг, будто раздумав, латники Сельты придержали разгоряченных коней, и точно по сигналу гвардия Гонта, словно в испуге, резко прянула в стороны, открывая путь в город. Лихие сельтские всадники пронеслись мимо, с присвистом и пением рожков торопясь к распахнутым воротам, но снова осадили коней, почти сломали строй, уткнувшись в нерушимую преграду, неподвластную тарану тяжелой кавалерии.

В воротах Мантрея дорогих гостей встречал сам Император на гарцующем жеребце, безоружный, если не считать меча в старинных ножнах. Без охраны, если не считать советника Эрея Темного.

Возглавлявший кавалерию Варт Даго-и-Нор легко спешился, преклоняя колено, кивнул в кратком приветствии и вскинул обветренное лицо на государя. В лице старого Варта светились восторг и азарт, упоение скачкой, иллюзией боя, близостью мнимой победы. Варт Даго-и-Нор остался доволен приемом.

Гостей проводили в казармы циньской башни цитадели, над которой тотчас взвился стяг вассальной державы.

После жаркой бани и обильного – по обычаю – пира, горячие хмельные селты принялись волочиться за местными юбками и задирать – по обычаю – феррских рыцарей, грозя валить из седел в грядущих поединках и оставить ни с чем в баталиях любовных. Надо заметить, длинноволосые красавцы-селты имели неизменный успех в любых альковах любых государств, и Рандира всерьез забеспокоилась за фрейлин. Ей и самой оказывались всевозможные знаки внимания; сын Варта, Эмберли Даго-и-Нор, выказал желание стать на турнире рыцарем Императрицы, прекрасной, как заря над сельтской степью, нежной, точно трепетная лань под стрелой, и желанной, точно взятая с бою добыча. Растерянная Рандира только хлопала ресницами, не зная, что ответить на столь странную тираду; тогда Император взял инициативу в свои руки и милостиво разрешил славному рыцарю прославлять государыню. Эмберли благодарно склонил колено, обещая служить честью и песнью, каковую тотчас сложил, затребовав лютню. Голос воителя был несказанно хорош и затмил многих придворных трубадуров, слог возвышен и переполнен пафосом, привычным для сельтских сказаний. Двор был в полном восторге, а осмелевшая Рандира одарила певца лентой из своей косы.

Эрей улыбался, стоя в проеме окна. Он намеренно держался в тени, наблюдая за творимым спектаклем, в котором разве что Рандира играла от души, от наивного девчачьего сердца. Насколько успел разведать маг, Эмберли Даго-и-Нор обручился с девушкой из уважаемого в Сельте рода; свадьба была делом решенным, а значит, мнимое служение государыне – на время турнира, не дольше! – было приказом отца, намеренного выбить из Рада необходимые стране привилегии.