Мужчина из моего прошлого - Инна Инфинити

— Мама-директор не научила тебя, что врать не хорошо?

— Проваливай к черту! — выплевываю и скидываю со своего лица его руку. — Если через десять секунд ты не уберешься, я вызову полицию!

Лучше бы я этого не говорила. Дима хватает меня за плечи и вдавливает в стену, хотя я и так вжата в нее.

— Сколько. Ему. Лет. — Зло повторяет.

Я понимаю, что больше нет смысла сопротивляться и лгать. Соболев каким-то образом узнал правду. То, чего я так боялась, произошло, мне больше не отвертеться.

— Вероятно, ты знаешь, сколько ему лет, — голос дрожит из-за моих попыток сдержать слезы. Только бы не расплакаться при Диме. — Что ты хочешь?

— Я хочу общаться со своим сыном. Я хочу принимать участие в его жизни и в его воспитании. Я хочу, чтобы он знал меня, носил мою фамилию и мое имя в качестве отчества. Я хочу, чтобы он называл меня папой.

Это все звучит, как смертный приговор. Соболев пришел, чтобы уничтожить мою жизнь, мою семью, привычный мир моего ребенка. Нашего с ним ребенка.

— Нет, — тяжело сглатываю. — Это невозможно.

— Почему?

— Потому что у моего сына уже есть отец, и это не ты.

Его тяжелый кулак впечатывается в стену рядом с моим лицом.

Я инстинктивно сжимаюсь и зажмуриваюсь, ожидая следующего удара, но он не следует. Дима опускает ладонь мне на горло и слегка сжимает. От ужаса, что он сейчас начнет меня душить, резко распахиваю глаза.

— Блядь, как ты посмела скрыть от меня!?

За секунду вспыхиваю, как спичка. Уже по фиг, что Соболев сжимает мою шею, что только что он бил в стену рядом с моим лицом, что он стоит злой и неадекватный, как псих.

— Как я посмела скрыть? — хватаю его руку на горле и скидываю. Повинуется. — Как я посмела скрыть???

— Именно. Как ты посмела скрыть от меня сына?

— У Олеси своей спроси, как я посмела скрыть! У Олеси своей спроси, как я искала тебя, чтобы сказать о беременности! У Олеси своей спроси, как она соврала мне, что ты умер!

Я выкрикиваю это все, срывая голос. Крикнула бы больше: и как машина меня сбила, и как в больнице лежала с угрозой выкидыша, и как преждевременные роды начались, и как сама чуть на тот свет не отправилась. Много чего бы выкрикнула Соболеву, но в горле запершило, и я начала кашлять.

— Я дважды приходил к тебе в больницу, — произносит зловеще низко. — Потом я звонил тебе. Потом мы встречались в кафе. Потом я провожал тебя с ребенком до дома. И каждый раз ты лгала, глядя мне в глаза.

Слышу, как он тяжело дышит. Опускает руку мне на сгиб между шеей и подбородком и поднимает лицо на себя.

— Ты смотрела на меня своими невинными серо-голубыми глазками и лгала.

— Потому что ты не заслужил правды. Проваливай на хрен, — говорю со всей злостью, какой могу. — Если бы ты хоть раз позвонил мне из своей проклятой армии, то все было бы по-другому. А теперь пошел к черту! У меня уже есть муж, а у моего сына уже есть отец!

В следующую секунду я оказываюсь снова прижата к стене.

— Пошел. Вон.

— Я хочу общаться со своим сыном.

— Только через мой труп.

Новый удар кулака приходится на стену ровно в сантиметре от лица. На этот раз я не закрываю глаза и не сжимаюсь от страха. Продолжаю смотреть на Соболева прямо.

— Я пойду в суд, — угрожает. — Хочешь этого?

— Вали, куда хочешь. Ты не приблизишься к моему ребенку.

— Это и мой ребенок тоже. Я подам в суд и потребую установления своего отцовства через анализ ДНК, а потом поделю с тобой опеку над сыном. Мы могли бы договориться мирно, но пойдем по сложному пути, Белоснежка.

— Не боишься, что я дам судье взятку? — издевательски хмыкаю. — У меня остались связи от папы.

Соболев моментально меняется в лице. Становится еще злее, еще чернее. А я упиваюсь его реакцией. Победоносная улыбка сама расползается по лицу.

— Поверить не могу, что когда-то любила тебя, — добиваю его последней фразой. — Мой муж в миллиард раз лучше тебя.

Его взгляд медленно перемещается с моего лица на шею. Мгновение смотрит в одну точку.

— Ты любишь меня до сих пор, — уверенно констатирует. — Иначе зачем продолжаешь носить это?

Дима подцепляет пальцем кулон со знаком бесконечности, который подарил мне на день рождения в Питере семь лет назад.

Меня будто ведром ледяной воды обдали. Соболев начинает тихо смеяться. В этом смехе отчетливо слышится издевка и его доминирование надо мной. Я же стою, как вор, пойманный с поличным на краже. Не нахожусь, что сказать в свое оправдание, что ответить.

— Не любишь, говоришь? — отпускает кулон и ведет пальцем вниз по моему декольте. Переходит на сарафан и двигается ниже по груди.

Мое тело выдает странную реакцию. Мне бы испугаться, оттолкнуть Соболева, но вместо этого снова на меня накатывает волна желания. Соски твердеют ровно в тот момент, когда Дима надавливает на них через ткань сарафана.

— Может, еще скажешь, что не хочешь меня? — выгибает бровь. — Что не возбуждена сейчас? М, Белоснежка?

Натягиваюсь, как струна, шумно выпуская воздух из легких.

— Пошел вон, — цежу.

Снова смеется. Ложится на меня корпусом, вдавливая в стену.

— Давай, Белоснежка, скажи, что не хочешь меня.

Рука Соболева уже под моим сарафаном, идет вверх по ноге. Легкие парализованы, я не могу дышать. Он уже подошел к резинке стрингов и подцепил их пальцем.

— Ну так скажешь или мне лично проверить?

Творится какой-то кошмар, а я не могу его остановить. Я должна оттолкнуть Соболева, прогнать, вызвать полицию, в конце концов. А вместо этого стою под весом его тела и только чувствую, как между ног с каждой секундой становится мокро.

Очень мокро.

Очень-очень.

Он тянет стринги вниз. Я понимаю, что надо немедленно это остановить. Начинаю метаться под его телом.

— Проваливай! — нахожу в себе силы выкрикнуть. — Я тебя не хочу, понял!?

— Я больше не верю тебе на слово, Белоснежка. Теперь все, что касается тебя, буду проверять лично.

Соболев одним движением срывает с меня стринги и тут же запускает ладонь мне между ног. Охаю. Это выходит против моей воли.

— Ну вот, а говорила, что не хочешь меня. Теперь я точно знаю, что тебе нельзя верить.

Не успеваю ответить, потому что Дима впивается в мой рот поцелуем. Одна его рука у меня между ног, второй он фиксирует мой затылок, не давая вырваться. Я пытаюсь сомкнуть губы, не пускать его язык внутрь, но он все равно прорывается.