Шоу в жанре триллера - Антон Леонтьев

В первые секунды никто ничего не предпринимал, ибо все произошло необычайно быстро и на редкость неожиданно. Михасевич спрыгнул с операторского места, которое зависло на высоте метров двух, и подбежал к стальной пластине, накрывшей его жену.

– Помогите! – заорал он. – Помогите мне сдвинуть это, черт вас всех раздери!

Полицейский и еще несколько растерявшихся мужчин с трудом приподняли рухнувший потолок и отодвинули его в сторону.

Картина, открывшаяся глазам присутствующих, была страшной: махина разнесла вдребезги череп молодого актера, кровь смешалась с кусочками мозга и осколками кости. Мертвец, всего десять секунд назад бывший в полном здравии, придавил своим телом Юлиану.

– Макс мертв, – прошептал кто-то из труппы. – Черт возьми, наш Макс мертв!

Михасевич отбросил бездыханное тело Макса в сторону и склонился над Понятовской. Все лицо Юлианы было в крови, глаза закрыты.

Марк, приподняв голову, издал рык, похожий на медвежий. Затем бросился к стоявшему рядом полицейскому. Я увидела налившиеся кровью безумные глаза режиссера.

– Урод, ты обещал, что он не достанет Юлианочку!

Сильнейший удар в челюсть отбросил ни в чем не виноватого полицейского назад. А Михасевич был снова около жены, бережно гладя ее похожую на плеть руку.

– Юлианочка, что с тобой, любимая… «Скорую», раздолбаи, чего вы стоите, как каменные жопы! Всех уволю, к едреной фене!

Еще не пришедшие в себя от шока актеры и обслуживающий персонал зашевелились, кто-то достал мобильный.

– Юлианочка, очнись! – В голосе Марка Казимировича, который на коленях стоял перед женой и целовал ее окровавленную ладонь, стояли слезы. – Моя жена мертва!

Я не решилась подойти к Марку, в утешениях все равно не было ни малейшего смысла. Обернувшись, я увидела Зою. Та стояла в тени, не замечая моего взгляда. На тонких губах секретарши играла ехидная улыбка. Улыбка победителя.

Секретарша встретилась со мной глазами, поморщилась и, взяв со стула кожаную папку со сценарием, быстрым шагом выбежала из павильона вон.

Марта, та самая профессиональная киллерша, уничтожившая самолет с единственным свидетелем, готовым дать показания против Китайца, обладала особым даром.

Когда Марта попала в Отдел, главой которого был Эдуард Теодорович, она узнала, что на научном языке ее паранормальные способности вызывать возгорание только при помощи силы воли и концентрации взгляда именуются пирокинезом. Впрочем, ей не требовались красивые слова и непонятные названия, чтобы уяснить – она избранная. У нее есть дар.

На свет Марта появилась (тогда еще Марта Митюхович) в небольшом городке в ста семидесяти километрах от столицы Герцословакии Экареста.

Произошло это в годы, когда страна, пережив кровавые чистки эпохи раннего Хомучека, вступила в пору застоя. Родительница Марты, Клавдия Митюхович, была матерью-героиней. Она вместе с мужем воспитывала пятерых детей. Марта была шестой.

Как раз в тот год, когда на свет появилась Марта, муж бросил Клавдию – ему осточертела вечная возня с сопливыми детьми, упреки собственной матери, которая жила вместе с ними в тесной квартирке, вечные жалобы Клавдии на то, что он разгильдяй и эгоист. Поэтому, когда его супруга была на седьмом месяце, он просто собрал вещи и ушел к другой. Любовница была моложе, без довеска в виде пятерых детей в возрасте от двух до шестнадцати. Клавдия, тогда еще беременная Мартой, узнав о том, что муж бросил ее, прибегла, как всегда, к своему излюбленному напитку – сливовой водке. Она не была алкоголичкой, она просто не могла позволить себе быть таковой, имея на руках пятерых. Но иногда, в особенно тяжелые моменты, а такие наступали в ее жизни все чаще и чаще, она доставала бутылку, откупоривала ее, в стакане булькало – и на душе становилось веселее. Все проблемы на какой-то срок отступали, она могла забыть о том, что работает уборщицей и вынуждена теперь одна (нет, не одна, а с матерью этого негодяя) тащить пятерых. Да и шестой был на подходе.

В тот июльский день Клавдии нужно было идти на рынок за мясом. В райкоме, где она была прекрасно известна своим склочным характером, ей обещали, что после того, как на свет появится шестой ребенок, дадут новую квартиру. Клавдия, собственно говоря, и решила забеременеть еще раз ради новой квартиры.

Критически осмотрев свой подозрительно огромный живот, Клавдия вздохнула и, прихватив авоську, отправилась на местный рынок. Она испытывала все прелести беременности уже в шестой раз за последние семнадцать лет.

Когда она вышла замуж за этого бабника (а иначе было нельзя – она забеременела), то мечтала о семье, в которой будет много ребятишек. Так и вышло. Однако все иное осталось в разряде мечтаний – счастья, как такового, не было, ей едва исполнилось тридцать восемь, а выглядела она от такой жизни на все пятьдесят. Как тут изредка (а в последнее время все чаще и чаще) не прибегнуть к заветной бутылке.

– Клава, давай на рынок схожу я, – предложила мать ее мужа, женщина добрая, но до ужаса несобранная. Она постоянно забывала о том, что на плите кипятится молоко, и вспоминала об этом, когда отвратительный едкий запах уже распространялся по всей квартире.

– Мама, не нужно, – ответила Клавдия. Она не хотела, чтобы свекровь вместо мяса накупила леденцов и пряников для ребятишек, как старуха делала уже не раз. – Я скоро приду, и не забудьте второй раз прополоскать белье, вы меня поняли?

Клавдия поползла на рынок. Она чувствовала себя не очень хорошо, ее шестая беременность протекала сложно. Ей постоянно чудилось, что ребенок колотит изнутри ногами, приступы тошноты и головокружения с каждым днем усиливались.

Июльский день выдался на редкость жарким, даже в тени было не меньше тридцати пяти: типичное герцословацкое лето. Городок располагался в гористой местности, и Клавдии пришлось в течение получаса постоянно подниматься и опускаться по холмам.

Беременная женщина брела по мясным рядам и с отвращением осматривала жирные куски мяса, свиные головы с застывшими глазами, пожелтевших восковых кур, что лежали на мраморных прилавках. Остановившись около одного из продавцов, она стала перебирать требуху. Вырезку они себе позволить не могли.

Толстые зеленые мухи с гудением роились над мясом, блестящие оводы садились на кровавые ошметки. Внезапно Клавдии сделалось дурно. Ей и до того приходилось испытывать разнообразные ощущения, начиная от изжоги и заканчивая резью в желудке, но на этот раз все было куда серьезнее.

Она со стоном осела на землю. Продавец подскочил к ней и осведомился, что случилось. Клавдия пожаловалось, что внутри у нее все невыносимо болит, и отключилась.

Сцена была ужасная – рынок, забитый покупателями, мясные запахи, пропитавшие всю округу, гудящие и кусающиеся насекомые и беременная Клавдия Митюхович, что лежала в беспамятстве в пыли посреди торговых рядов.

Врач, дежуривший на рынке, появился через полчаса, еще через полчаса приехала «Скорая». Жизнь в городке была неспешной, поэтому никто не суетился. Клавдия урывками приходила в себя, но потом снова погружалась в приятную дрему. Когда она очнулась в очередной раз, то увидела, что находится в прохладной палате, на застеленной чистым бельем кровати, а рядом суетится пожилая медицинская сестра.