Шоу в жанре триллера - Антон Леонтьев

Несмотря на страстное желание опозоренного и искалеченного Витольда Эргенгардовича (врачи сказали, что лысина и лицо навсегда останутся обезображенными) установить личность преступника, все попытки оказались тщетными. О Марте забыли, о ней всегда забывали, потому что никто и помыслить не мог, что толстая, неповоротливая девочка с заячьей губой является причиной трагедии.

Жертвы нашлись – двое школьных хулиганов, которых и раньше подозревали в подобных мерзостных шалостях, были через неделю исключены из школы и поставлены на учет в детскую комнату полиции.

Оказавшись в тот день дома, Марта съела весь обед, заботливо приготовленный бабушкой. Она даже не заметила, как проглотила две порции.

Это сделала она. Именно она заставила гореть журнал, ручку и, главное, парик учителя. Вспомнив об этом, Марта хмыкнула. Ей сделалось смешно, и она полчаса хохотала в подушку, представляя, как Парик с багровой мордой плясал около умывальника.

И как же она раньше не замечала этого. Ведь если она умеет управлять огнем… Марта посмотрела на себя в зеркало. Тогда можно забыть, что ты жирная, словно распухшая жаба, что у тебя искорежена верхняя губа и весь лоб покрыт угрями.

Закрывшись в своей комнате, Марта стала экспериментировать. Она сосредоточила свою волю на учебнике немецкого. Никакого результата. Она старалась изо всех сил, представляла, зажмурив до боли глаза, что страницы начинают тлеть, пламя бежит по ним, пахнет гарью. Гарью действительно попахивало, но от блинов, которые бабушка решила сделать любимой внучке на полдник. У Марты начала болеть голова, так было и в тот раз, но боль была обыкновенная, тупая и ничего не предвещающая.

Безрезультатно промучившись около сорока минут, Марта поняла, что пока что не в состоянии вызывать огонь по желанию. Он приходил в те моменты, когда Марта была чем-то расстроена или чего-то боялась.

С наружной стороны двери послышалось жалобное поскуливание: это был Шкалик. Марта впустила пса. Тот, радостно виляя хвостом, подбежал к ней. Марта была рада видеть собаку. Шкалик, в отличие от многих других, не напоминал ей постоянно о том, что она уродина и дура.

Марта гладила мягкую шерсть пса, снова предаваясь мечтаниям. Как хорошо управлять огнем! Ее будут бояться, и все, кто когда-нибудь обижал ее, умрут. Она убьет их – Марта чувствовала себя готовой к этому.

Пульсирующая головная боль пришла неожиданно, ворвалась в черепную коробку откуда-то из темных глубин подсознания. Марта не была в стрессовом состоянии, наоборот, она расслабилась, и тем не менее второй раз за день дар проявился на полную мощь.

Болезненное покалывание в пальцах усилилось, она не могла открыть глаза, черно-красные разводы запестрели в мозгу. Марта внутренне возликовала: она смогла – она вызвала дар, хотя и не сразу, но вызвала!

Она представила себе учебник немецкого языка в огне, но вместо этого квартиру прорезал жалобный скулеж. Марта с трудом разомкнула веки. Шкалик, ее любимый пес, вертелся на месте. Марта в оцепенении смотрела на то, как пес с каждым мгновением слабеет. А потом сорвалась с места, бросилась к нему, но отступила, потому что жар от синего пламени был невыносимым. Она сорвала с кровати стеганое одеяло и бросила его на собаку.

Жалкое тельце Шкалика подрагивало от внутренних судорог, шерсть обгорела, обуглилась кожа, глаза пса закатились. Марта, перемазанная в саже, сидела на полу и ревела. Почему так произошло? Она не хотела, чтобы огонь убил Шкалика, она же его любит!

И все же именно она убила Шкалика! Спасти пса было нельзя, он продержался до вечера, тихонько поскуливая и разевая пасть, из которой капала кровавая слюна. Потом он околел.

Клавдия не интересовалась тем, что произошло с собакой, – ей было все равно, жив Шкалик или нет. Бабушка, покачав седой головой, ничего не произнесла, словно обугленный труп в квартире был нормальным явлением. Марта пыталась объяснить ей, что это проявление ее дара, но старушка ничего не поняла из сбивчивых фраз внучки.

Мать хотела выбросить труп собаки в помойку, но Марта настояла на том, чтобы его закопали около подъезда, под кустом сирени. С тех пор она никогда больше не заводила себе домашних животных.

Способности Марты были выше среднего, об этом говорили почти все учителя, поэтому она единственная из детей Клавдии Митюхович не ушла из школы после восьмого класса, а осталась учиться дальше. Сама Клавдия не понимала этого, но никак не препятствовала такому выбору. О ее тайной страсти стало известно на работе, она сразу же потеряла место вахтера, пришлось вновь мыть полы. Однако нигде она не задерживалась больше трех месяцев, потому что обязанности свои выполняла плохо, водила во вверенные ей помещения друзей и подруг такого же пошиба, безобразничала и подворовывала. Городок был небольшим, поэтому через несколько месяцев она стала, как и дочь, местной достопримечательностью. Старшие дети разъехались по стране, о спивающейся матери, старенькой бабушке и младшей сестре никто не думал. Так они и жили – вечно пьяная Клавдия, временами приходящая в чувство (тогда она обнимала Марту и твердила, что любит ее больше всех), выжившая из ума старуха, которая на все взирала с улыбкой и неизменно качала седой головой, и Марта, слонообразная Марта, обладавшая даром пирокинеза.

Несколько раз Клавдии говорили, что в Экаресте, до которого было три часа езды по трассе, имеются клиники, где могут сделать простую операцию и избавить ее дочь от страшной губы. Клавдия прилюдно божилась, что обязательно обратится туда, но каждый раз во время очередного запоя теряла или память, или бумажку с адресом того, к кому нужно обратиться, или и то и другое. Марта, раскормленная бабушкой и ненавидящая физкультуру, к восемнадцати годам стала похожа на ходячую статую. Ее по-прежнему дразнили Вием. Дар же не давал знать о себе уже полтора года…

Подходило время выпускных экзаменов. Марта еще точно не знала, что собирается делать дальше. Скорее всего, поступать в институт. Мать относилась к такому решению (как, впрочем, и любому другому, исходящему от дочери) с полным безразличием: Клавдия сильно сдала, ей было чуть за пятьдесят, а выглядела она старше своей восьмидесятипятилетней свекрови.

Сама же бабушка уже практически не реагировала на разговоры, погруженная в собственный мир иллюзий и воспоминаний. Она едва узнавала Марту, иногда целыми днями сидела в своей комнате, смотря в окно и беззвучно шевеля посиневшими губами. Разгоралась борьба за жилплощадь: старшие братья и сестры Марты требовали, чтобы четырехкомнатную квартиру разменяли и большая часть отошла их отпрыскам. Марту с бабушкой и Клавдией предлагалось поселить в коммуналке или однокомнатной хибаре. Марте все это было неинтересно, у нее был дар, и больше ей ничего не требовалось. Она еще не представляла, как сможет использовать его в дальнейшем, но будущее, так решила она, покажет.

Выпускной экзамен по алгебре не представлял для нее проблемы, трудности возникли с сочинением и ненавистным немецким. Кое-как натянув ей тройки по гуманитарным предметам, учителя вздохнули с облегчением – им больше не требовалось каждый день видеть Митюхович на своих занятиях.