Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Простите, что не сдержался. Доброй ночи.

Он кивнул им обоим и зашагал к себе в номер.

Через минуту Кларк сказал: «Доброй ночи, Атланта», — и она осталась у лестницы в одиночестве.

III

«Теперь у нас с Роджером определенно все кончено, — подумала она на следующее утро. — Я никогда его не любила… он просто был моим лучшим другом».

Но ее охватила грусть, когда он не сказал ей вечером, что пора отправляться спать, и ни на съемках, ни в ресторане уже не было прежнего веселья.

Два дня шли дожди, и она ездила с Карли Деланнуксом в горы; останавливаясь у затерянных хижин, они меняли сигареты на байки старожилов и пили железистую воду с привкусом далекого прошлого. Когда Карли находился рядом, все было хорошо. Жизнь становилась то радостной, то меланхоличной, но всегда согласно его воле. Роджер плыл вместе с жизнью — Карли управлял ею с помощью своего опыта и чувства юмора.

Был сезон цветов, и они с Карли посвятили целый дождливый день оформлению платформы на колесах, которая вечером должна была представлять озеро Лур на Фестивале рододендронов в Эшвилле. Они остановили свой выбор на паруснике в море голубых гортензий и с подсвеченной луной. Швеи несколько часов корпели над старомодными купальными костюмами; Атланта обратилась в пышнотелую пляжную красавицу 1890 года, а медсестру Изабеллу Панзер они пригласили по телефону сыграть русалку. Вести машину должен был Роджер, и Атланта настояла на том, чтобы сесть впереди рядом с ним. Ее подтолкнула к этому смутная, обычная для влюбленных женщин мысль, что ее общество подбодрит и утешит другого мужчину.

К вечеру дождь перестал, и небо прояснилось. В Эшвилле их платформа заняла свое место в праздничной процессии — днем уже состоялось одно шествие, и улицы были замусорены ярко-розовыми цветами рододендронов и белыми облачками азалий. Предполагалось, что вечером вспыхнет карнавал, буйный и разнузданный, но вскоре стало ясно, что пересадить древо старосветских сатурналий на почти девственную почву этого заповедного уголка будет трудно; веселились скорее участники, нежели молчаливые пришельцы с гор, которые сгрудились на тротуарах и смотрели, как праздничные платформы едут мимо в дерганой, бестолковой манере, характерной для всех демонстраций, с долгими унылыми паузами, внезапными рывками и мертвыми заторами.

Они ползли по разукрашенным улицам между галерой, груженной невнятными Неронами и сиренами, без которых не обходится ни один парад, и пестрой группой из персонажей комиксов. На этих последних сыпались критические замечания молодых зрителей:

— А ты кто — Энди Гамп, что ли?

— Для Труженицы Тилли ты больно толстая!

— Я думал, Мун Маллинс должен быть смешным!

Атланта не могла избавиться от мысли, что Карли как-нибудь оживил бы для нее происходящее, пусть даже насмешками, — но не Роджер. Она попыталась его расшевелить.

— Веселей! Мы должны радовать народ!

— Это называется радость? По-твоему, мы развлекаемся?

Она согласилась, что это мало похоже на развлечение, но ее сердила его пассивность.

— А ты ждал суперфильма на миллион долларов? Все зависит от нас самих!

— Да, ты-то, я гляжу, стараешься на славу. Стоит тебе пошевелиться, как они получат незабываемое зрелище. Вся верхняя половина твоего костюма слетит одним махом!

— Господи боже! — Она схватилась за спину и, ничего там не нащупав, попросту опрокинулась навзничь на дно платформы. Повозившись среди цветов, чтобы расчистить себе место, она наконец сумела привести свой хлипкий наряд в приличное состояние. Над нею и почти что рядом маячили две фигуры — мисс Панзер на скалистом троне и Карли с вилами, изображающими трезубец. Чиня порванную завязку, она пыталась расслышать, что он говорит, но сверху до нее долетали только обрывки. Потом, когда она села и сгорбилась, чтобы проверить свою работу на прочность, Изабелла Панзер сказала:

— Ты не говорил, что любишь меня, но заставил меня в это поверить.

Атланта окаменела и затаила дыхание, но в отдалении грянул оркестр, и его ответ потерялся в шуме.

— Ты же понимал, как я рискую! — продолжала девушка. — Во время практики я просиживала с тобой в солярии вечер за вечером, и если бы заведующая нас заметила, мне пришел бы конец.

И снова Атланта услышала в ответ лишь неразборчивое бормотание.

— Знаю, для тебя я просто жалкая провинциалка. Но я хочу знать только одно: зачем ты заставил меня так тебя полюбить?

Теперь Карли повернул голову, и Атланта ясно расслышала его слова.

— Однако же с Чимни-Рока лететь порядочно.

…и снова Изабелла:

— Да пусть там хоть пять тысяч миль — если ты меня не любишь, мне нет больше жизни. Я поднимусь туда и проверю, как быстро я долечу до земли.

— Давай, — согласился Карли. — Но, пожалуйста, не оставляй записок на мое имя.

IV

Вернувшись на свое место около Роджера, Атланта смотрела на плывущую мимо толпу, уже не давая себе труда махать рукой и изображать веселье. Снова стало накрапывать, и люди начали надевать плащи и прикрываться газетами; со стоянок доносились требовательные гудки, и оркестры один за другим рассасывались на перекрестках — их инструменты взблескивали в последний раз, прежде чем скрыться в чехлах и футлярах ради спасения от усиливающегося дождя.

Представители озера Лур поспешили от платформы к своей машине, и Атланта забралась на переднее сиденье рядом с Роджером. Когда Изабеллу высадили у ее дома, Роджер спросил:

— Не хочешь пересесть назад?

— Нет.

Они выехали из города, в молчании глядя на треснувшее ветровое стекло.

— Я хотела бы поговорить с тобой, — сказала она наконец, — но ты так на меня злишься…

— Уже нет, — отозвался Роджер. — Не могу дважды реагировать одинаково.

— Понимаешь, случилось кое-что, можно сказать, ужасное, и…

— Очень жаль, — сочувственно перебил он. — Но поскольку всего через неделю ты вернешься к матери, сможешь с ней поделиться.

В ответ на такую холодность Атланта инстинктивно принялась экстренным образом прихорашиваться — стирать с лица клоунский грим, убирать с талии подкладки, встряхивать мокрыми волосами и взбивать их ореолом вокруг головы. Затем, подавшись вперед в тусклом свете приборной доски, взмолилась:

— Позволь спросить у тебя одну вещь.

— Не сегодня, Атланта. Я еще не оправился от шока.

— От какого шока?

— Я обнаружил, что ты всего лишь обычная женщина.

— Я хочу спросить одно: кто-нибудь когда-нибудь взаправду кончал с собой потому, что слишком сильно любил кого-то? Я имею в виду, как ты думаешь?

— Нет, — решительно сказал он. — А что? Ты планируешь покончить с собой из-за мистера Люкса?