Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс

Обычно Нортон легко переносил подобную шумиху. Он радовался, когда мог посидеть дома — или, вернее, посидеть дома со мной, — но ему также доставляло удовольствие, если люди с ним носились. И в период болезни все оставалось, как прежде. За одним исключением: с тех пор как мы узнали о его почечной недостаточности, он перестал путешествовать, как раньше (и это стало главной причиной, почему он не поехал на церемонию Галереи славы).

Заболевание почек привело не только к тому, что Нортону требовалось гораздо больше пить и регулярно ставить капельницу, он еще стал гораздо чаще мочиться. Обойдемся без деталей — пусть мой кот сохранит достоинство. Надеюсь, и обо мне не будут судачить, сколько раз я бегал в туалет, если и у меня когда-нибудь сдадут почки, но подходил к лотку он чаще, чем прежде. Поэтому мне казалось, что ему не стоит и даже вредно летать на самолетах, где невозможно пользоваться кошачьими туалетами. За свою жизнь он достаточно напутешествовался, и теперь я думал только о том, чтобы насколько возможно облегчить его пожилые годы и старость.

И свой образ жизни я тоже должен был пересмотреть. Много лет я считал, что могу подхватиться и полететь куда угодно и когда угодно, поскольку знал, что могу взять с собой своего лучшего друга. Теперь же, прежде чем купить билет на самолет, предстояло дважды подумать (поездки на машине не представляли трудностей: лоток ставился в ногах заднего сиденья, и кот мог им пользоваться так же, как в квартире). Еще надо было обеспечить, чтобы ему дважды в неделю ставили капельницу. Процедура имела решающее значение для жизни кота, и мне было спокойнее оставаться с ним дома и следить, чтобы все было в порядке. А если приходилось отлучаться по делам, Нортона забирала Дженис и отвозила к ветеринару, или в назначенный день ставить капельницу являлась Иветта — женщина, которую рекомендовала Дайана Делоренцо. Однако большую часть времени я находился рядом. Боялся в этом признаться, чтобы не показаться несколько странным, но предпочитал не уезжать, чтобы обеспечить нужный уход. Меня не огорчало, что я стал меньше путешествовать по миру. В основном это означало, что мы праздновали Рождество в Саг-Харборе, а не в Гу, но это еще не конец света.

Невелика жертва. Если хотите знать, я вовсе не считал это жертвой. Если жертва заключалась в том, чтобы проводить время с Нортоном, я готов был подстроиться под его новый распорядок.

В тот же период, кроме событий кошачьих, произошли события и в мире людей.

Дженис занялась бизнесом — стала работать литературным агентом. Дерзкое решение — круто поменять жизнь, не имея подстраховки, но у нее получилось. Недавно ей даже удалось продать большой роман об отношениях мальчика с котом. Некоторые издатели убеждены, что книгу под псевдонимом написал я, но, клянусь, это не так. Одной из причин, почему автор выбрал именно Дженис, была ее связь с Нортоном. При знакомстве он спросил ее (кстати, очень робко): «Вы ведь его матушка?»

Моя мать тоже совершила бесстрашный поступок — после тридцати проведенных в Лос-Анджелесе лет вернулась в Нью-Йорк. Подтолкнули ее к этому землетрясения и поездки за рулем. Плюс в Нью-Йорке жили большинство ее родных: брат, три сестры, множество племянников и племянниц. Кроме того, в свои семьдесят пять лет она не потеряла вкуса к приключениям. На приключения ей сильно везло. Год или два назад она ездила на сафари в Африку, и там с ней случился удар.

Ночью, в палатке, посреди джунглей. Пришлось протопать пару миль пешком, прыгнуть на паром, переправиться через реку, лететь на маленьком самолете в Лондон, там провести ночь и на другом самолете лететь в Нью-Йорк. Прибыв, она позвонила мне и сообщила, что, вероятно, подхватила вирус, поскольку у нее парализована вся правая часть тела. Я набрал номер Дженис и спросил:

— Как тебе кажется, это похоже на вирус?

— Вези в больницу, — отрезала она. — У нее инсульт.

Дженис оказалась права — у матери был инсульт. Рад сообщить, что мать полностью восстановилась. И хотя она может не согласиться, мне кажется, ей стоило через все это пройти, чтобы потом, рассказывая про свои две мили по джунглям, увидеть выражения лиц медсестер.

В возвращении матери в город ее детства был положительный аспект (мамуля, не обижайся, один из многих других положительных аспектов): мы обзавелись для нашего маленького нянькой. Под «нашим маленьким» я, разумеется, имею в виду кота. Теперь, если нам с Дженис требовалось отлучиться на пару дней, мы были уверены, что Нортон в надежных руках. И время от времени пользовались преимуществами, которые получили с приездом «бабушки». Нортону нравилось оставаться с матерью. Он у нее хорошо ел, в ее квартире в восточной части Нью-Йорка было много всяких закоулков, которые он с любопытством изучал, и мать устраивала интересные застолья, на которых он, конечно, присутствовал. Еще одна причина, которая привела мать в Нью-Йорк, — если не считать того простого факта, что это город, а не джунгли, — возможность проводить больше времени со старшей сестрой Белль, этим женским воплощением шотландского урагана. К сожалению, последний стимул оказался недолговечным: через три месяца после того, как мать переселилась в Нью-Йорк, Белль умерла от опухоли мозга.

Ей было восемьдесят три года — не так уж и мало — и тем не менее казалось, что она ушла молодой, такая в ней кипела жизненная сила, такой она была смешливой, так всем интересовалась и радовалась общению с людьми. Меня попросили произнести на ее похоронах речь. Я согласился и сказал, что по правде эта женщина была совершенно обыкновенной. Она не изобрела вакцину против полиомиелита, не придумала заново колесо и не изменила лицо планеты. Зато какой была потешной и прямой, как вставала на защиту тех, кого любила, и насколько превосходила щедростью всех, кого я знал. Сказал, что не верю в воскрешение из мертвых, но когда дело касается Белль, с суждением повременю, — вот отправимся с матерью куда-нибудь пообедать и поглядим, явится или нет привидение с поредевшими волосами, чтобы за нас расплатиться.

Упомянул, что Белль обладала даром, которого нет у большинства людей. Большинство людей, старея, не становятся лучше — они просто стареют. Белль умела расти. Ездила в незнакомые места, открывала для себя что-то новое, заводила друзей, набиралась мудрости. В восемьдесят была гораздо интереснее, чем в сорок. Совершенствовалась как личность — становилась добрее, отзывчивее, мягче. Если сложить все вместе, можно понять, насколько она была необычной. Просто поразительной. Закончил я тем, что в жизни Белль ценила чувство юмора и вкус к приключениям и делилась этими двумя качествами с теми, кого любила.

Мне особенно запомнилось, как я произносил надгробную речь: то, что должно было длиться минут пять, продолжалось часа три, потому что после каждого предложения я останавливался, всхлипывал и рыдал самым невероятным образом. Я пришел в ужас, что даже какие-то жалкие пять минут не способен держать чувства в узде, но ничего не мог с собой поделать. Что было, то было. Так что запомните и не зовите меня выступать на похоронах. Еще я помню, как после погребения члены Весенней тургруппы — они все приехали на церемонию — отправились в ближайший бар. Мы взяли лишнюю порцию виски и, поставив стакан на середину стола, выпили за Белль. Тост звучал так: «За самую молодую из всех, кого мы знаем». С тех пор в каждом путешествии мы заказываем лишний стакан виски и пьем за сестру моей матери.