Лекарство от любви - любовь - Ольга Егорова

Кристина мстительно рисовала все новые и новые жуткие иллюстрации к его несостоявшейся жизни. И в этот момент двери дамского салона, возле которого отирался мужик, распахнулись, и из него выпорхнула ОНА.

Эфемерное существо в кожаных сапогах на тонюсенькой шпильке. В шикарном манто из голубой норки. Дама полусвета в тонком облаке элитного французского парфюма. Волосы до плеч сияют так, что хочется зажмуриться, источник магического отражения света определить невозможно. Обычно волосы сияют на солнце. Эти волосы сияли сами по себе, наперекор серому, затянутому облаками небу. Брови тонкие, кожа фарфоровая, глаза необыкновенно синие…

Она выпорхнула из парикмахерской и повисла у него на шее. «Ну и дура, – было первой мыслью Кристины. – При таких-то внешних данных могла бы стать любовницей какого-нибудь нефтяного магната, олигарха, принца Брунея, президента страны…» А потом подумала, не сдержавшись: «Боже, до чего хороша…»

Светочка была прямо-таки произведением искусства. Правда, в тот момент она еще не знала, что зовут ее Светочкой. Она вообще ничего о ней не знала. Только поразилась внешнему совершенству, и еще в голове мелькнула туманная мысль о возрасте. Девочка была совсем молоденькой, моложе даже самой Кристины, которой в то время было девятнадцать лет.

Тонкая кисть, обтянутая кожаной перчаткой от какого-то французского модельера, скользнула под локоть «Деда Мороза», и они зашагали, тесно прижавшись друг к другу, по безлюдной улице. Вслед за ними лениво и послушно полз мохнатый снег, оставляя мир, как сказал Бродский, в меньшинстве…

И откуда тогда взялось это странное чувство обиды? Как вообще можно обидеться на снег?

На ее счастье, послышался скрип двери. С опозданием на пять минут магазин все же открыли после обеда. Она облегченно вздохнула и стала думать о картошке. О картошке, о луке и о борще, который просила приготовить мать к вечеру.

Уже у кассы она полностью о нем забыла. И мысли о картошке, спасительные на первом этапе, тоже исчезли из головы. Вышла из магазина она уже совсем прежней. Спокойно шла по улице и сосредоточенно смотрела себе под ноги, чтобы не поскользнуться. Потому что ботинки у нее были скользкие, а глаза – близорукие. Изредка бросая взгляды в витрины магазинов, она видела там свое отражение. Высокая и худая, с неизменно короткой стрижкой девица спортивного типа. Не красавица, но с изюминкой. Уверенности в себе ей было не занимать. А снег – это просто вода, преобразованная в твердую субстанцию путем замораживания. Химию она всегда знала на пять…

– Ты никогда обо мне не думаешь! Думаешь только о себе! Ты всегда, всегда такой! Боже, как же мне все это надоело! Видеть тебя не хочу! – услышала вдруг Кристина. Остановилась, подняла глаза и снова увидела все ту же картину.

Ослепительную блондинку и мужика в лохматой лисьей шапке. Сладкая парочка. Странная парочка. Они стояли посреди улицы. Блондинка истерично орала, отчаянно жестикулировала, а мужик молча хлопал виноватыми глазами.

– Подожди, Светочка, послушай… Ты не поняла…

– Я все поняла! Все прекрасно поняла, и не нужно мне ничего разжевывать! Не надо думать, что я тупая!

Блондинка сорвалась с места. Мужик попытался схватить ее за руку, но она вырвалась. Обернулась, грозно сверкнув глазами, и прорычала:

– Не смей ко мне прикасаться! И не ходи за мной, понял?

Кристина вдруг поняла, что стоит посреди дороги и откровенно наблюдает за происходящим. Ждет, как зритель, притихший в театральном партере, развязки…

Светочка зашагала быстрой походкой прочь. Походка была неровной – тонкие шпильки увязали в липком и мокром снеге, каждый раз приходилось выдергивать зло и отчаянно…

«Идиот, – подумала она с жалостью. – Надо было думать раньше. Надо было в зеркало на себя посмотреть, в паспорт свой заглянуть, чтобы уточнить забытую дату рождения прежде, чем с такой связываться…»

Непонятно было, откуда взялась эта жалость. И уж совсем невозможно было объяснить, почему это она вдруг, поравнявшись с «идиотом», остановилась.

Остановилась – и все. Такая же идиотка. Ему хоть скидку на возраст можно было сделать, а ей?

Снова встретились взгляды. Ее – гневно сверкающий злостью на саму себя, и его – виноватый, смущенный… Детский.

– Возраст. – Он развел руками и добавил: – Извечный конфликт отцов и детей.

– В смысле? – Она опешила, не понимая, при чем здесь вообще извечный конфликт.

– Ей шестнадцать, – пояснил он. – Она еще подросток. Многого не понимает. А я объяснить не могу. Слов не могу найти нужных. Мне с ней трудно, знаете…

– Да? – только и сказала Кристина, продолжая таращиться на него так, словно он был куклой, сбежавшей из музея восковых фигур.

Почему-то на ум пришло именно это сравнение.

– Да, – ответил он так же глупо. Интересный получался диалог. А главное, содержательный.

– И что?

Он перевел свой тоскливый взгляд на дорогу. Силуэт дамы в норковом манто был уже едва различим.

– Упрямая, несдержанная, капризная. Вся в мать. Вдвоем мы с ней еще справлялись, но Лида умерла четыре года назад. Теперь мне приходится заниматься ее воспитанием самостоятельно. А я и не знаю, как ее воспитывать. Что мне с ней делать вообще… Она кажется взрослой, но тем не менее, знаете, до сих пор читает сказки…

– Сказки?..

– Да, знаете… Есть такая итальянская сказка про мальчика Джельсомино, у которого был очень сильный голос…

– Так это ваша дочь? – опешила Кристина от такого поворота событий. Детские сказки с образом сексуальной нимфетки никак не вязались.

– Конечно. – Он слегка удивился. – А вы что подумали?

Глаза его сверкнули лукаво. Наверное, все-таки лестным показалось предположение Кристины.

– А я подумала – любовница, – разозлившись на себя окончательно, выдала Кристина. И, чтобы поставить наконец точку в этой непонятной истории, полюбопытствовала: – И чего мы с вами вообще здесь стоим?

– И правда, – живо откликнулся он. – Может быть, если у вас есть время, посидим где-нибудь? Здесь неподалеку есть одно маленькое, очень уютное кафе. Там варят настоящий, очень вкусный кофе. Я хотел бы вас угостить…

– Что-о? – пропела она в ответ, взметнув брови.

Точка, так смело ею только что поставленная, неожиданно превращалась в многоточие. Вот такая вот нехитрая грамматика… Знак вопроса уже вырисовывался где-то вдали. А через несколько минут они уже сидели в маленьком и уютном кафе, за столиком, старомодно накрытым ажурной белой скатертью.

Кафе называлось «Ретро». В кафе играла музыка. Чья-то неугомонная скрипка создавала ностальгическую атмосферу горько-сладких воспоминаний о прошлом. Чайковский, серенада для струнного оркестра. Сочинение сорок восемь. В воздухе витали запахи, вполне мирно сосуществуя друг с другом. Пахло красным вином, пролившимся на белоснежную скатерть за столиком неподалеку. Жареной картошкой, купающейся во фритюре на кухонной плите. Деревом, покрытым свежим лаком, шепотом влюбленных пар за столиками, кокетливыми улыбками официанток… Пахло снегом, который шел за окном, оставляя мир в меньшинстве, как сказал бы Бродский…