Кир - Семен Злотников

Больнее, однако, томила меня неизвестность – ведь я так ничего и не узнал о судьбе Маргарет: где она и что с ней?..

По слабому зеленоватому свету, будто сочившемуся из гранитного нутра, едва уловимому плеску волн надо мной, наконец, отсутствию эха вскоре мне стало ясно, что я нахожусь под водой, в ограниченном пространстве, и что кричать бесполезно.

Особого страха я не испытывал.

Разве что терзала неизвестность.

Я решительно не понимал, в чем я провинился и за что меня приковали?..

– Ну как ты там, сынку? – пьяно прорезался из темноты до дрожи знакомый скрипучий голос.

– Я дома, я дома! – возликовал я всем своим существом и рванулся, забывшись, навстречу голосу.

– Сынку, держись! – прокричал мой спаситель.

– Товарищ Хрущев… – пробормотал я, все еще не веря своему счастью.

– Он самый! – уже изблизи отозвался Никита Сергеевич, являясь из тени в обнимку с Уинстоном Черчиллем.

На мгновение, кажется, я перестал ощущать на своем теле шипы и кромешную боль от них, настолько меня поразил вид этих двух небожителей, ряженных в национальные платья порабощенных народов – украинского и шотландского.

Загадочным образом оба чудесно помолодели и словно преобразились в мальчишек-близнецов, сбежавших от родителей: скакали, пихались, трясли животами, похабно шутили и ржали, как кони, натурально радуясь дружбе и взаимопониманию.

Никита шутейно тащил с Черчилля юбку, Уинстон сконфуженно приседал и с уморительными подробностями изображал юную барышню-гимназистку на школьном балу; после чего они снова обнялись и нестройно исполнили а капелла знаменитую на весь мир песню «Подмосковные вечера».

Все это смотрелось тем более странно на фоне непримиримого противостояния двух военно-политических блоков – стран Варшавского договора и Северного Альянса.

В том и был парадокс, что, пока они пьяно братались и дружески размахивали фирменными бутылками украинской горилки и шотландского виски, их страны с маниакальным упорством наращивали мощь в области стратегических ядерных вооружений, и мир неуклонно скатывался в пучину холодной войны.

Для меня же очень скоро последовали события, в сравнении с которыми все предыдущие можно назвать милым времяпрепровождением…

Все же верно заметил великий поэт земли Русской Сергей Александрович Есенин о том, что большое видится издалека!

Нет спору, на Эйфелеву башню в Париже, вершину горы в Катманду или, к примеру, древние египетские пирамиды лучше смотреть с большого расстояния (иначе они в тебе не поместятся), но человека, каким бы он ни был великим, для минимального узнавания все-таки лучше разглядывать с близкой перспективы.

Например, до моей судьбоносной встречи в тюремном строю с непридуманным революционером Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным я воспринимал его памятником скорее, а не человеком с понятными проявлениями и желаниями: можно сказать, миф о нем заслонил его самого, настоящего.

Тот же Случай послал мне знакомство с английским премьером Уинстоном Черчиллем и Первым секретарем Коммунистической партии Советского Союза Никитой Сергеевичем Хрущевым, сделав невольным соучастником тайного и поистине преступного увлечения этих вершителей человеческих судеб.

И вот теперь меня мучит вопрос: вправе ли я приоткрыть завесу многовековой тайны?

С другой стороны – других свидетелей не осталось…

Наконец, людям надо знать правду – ибо, как ни крути, человек это венец творения, мыслящий тростник, по Блэзу Паскалю, главный предмет философской рефлексии…

И тут приоткрою завесу еще одной тайны, хранимой доселе за семью печатями, не меньше.

Согласно преданию, очень давно в результате кровавой войны одни боги низвергли с небес на землю других богов и ужасно их унизили, уподобив людям и поставив над людьми (что небесам представлялось, похоже, сущим наказанием!).

Так и возникла на нашей земле правящая каста – полубогов-полулюдей.

Иметь вид человека, однако, не значит еще – быть им!

Сделанные из другого теста, они не умирали, а просто меняли одну ипостась на другую – китайского мандарина, римского цезаря или женщины-фараона, хана татаро-монголов или африканского царя-людоеда, армянского князя, бухарского эмира, турецкого бея, американского президента, императрицы всея Руси, наконец, Первого секретаря Коммунистической партии Советского Союза.

Они же царили, вершили суды, казнили и так же миловали.

Что их выдавало, этих полулюдей, – то, что лгали они, не краснея, предавали, не задумываясь, и убивали без сожаления.

Неподдельным влечениям сердца (понятнее – хобби!) они отдавались в свободное от судов, казней, лжи и предательства время.

К вопросу о хобби: известно, что пророк Моисей увлекался резьбой по камню, Клеопатра экспериментировала со змеями, Александр Македонский коллекционировал страны, Чингисхан гонялся за ветром, Нерон играл со спичками, Петр Великий осушал болота, Гитлер со Сталиным – души людские, а Черчилль с Хрущевым…

Черчилля с Хрущевым объединяла одна, но пламенная, ностальгическая, безудержная, всепоглощающая, первобытная, порочная и преступная страсть к кровавым гладиаторским поединкам.

Тут их было водой не разлить, и тут они действовали сообща – несмотря на маразм и все видимые разногласия по поводу мироустройства.

Оба, будучи полубогами, помнили ликующие трибуны римского Колизея и тот азарт, и то воодушевление, и то счастье, что они испытывали при виде летящих с плеч голов и брызжущих фонтанов человеческой крови.

Черчилля в том воплощении, к слову, звали Гаем Юлием Цезарем, а Хрущева – Марком Юнием Брутом; и были они, как записано в хрониках, лучшими в мире друзьями – о чем, вспоминая, Уинстон бледнел, а Никита краснел…

Итак, если было во мне изначально доверие к людям – то оно без следа улетучилось после того памятного свидания на Болс-Пирамид с поддатыми предводителями человечества – Уинстоном Черчиллем и Никитой Сергеевичем Хрущевым.

И то, что они поведали мне спьяну (несдержанно брызжа при этом слюной, похихикивая и попукивая), наконец пролило свет на историю моей незадачливой жизни, неразрывно, увы, соединенной невидимыми нитями с глобальными и поистине судьбоносными историческими событиями середины двадцатого столетия.

Уже на четвертые сутки после римских забав на Кремлевской набережной, вспоминал Первый секретарь Коммунистической партии Советского Союза, ритуально почесывая правой рукой за левым ухом, белый ворон принес ему на хвосте будоражащую новость: как будто из тысячи тысяч распятых один-единственный все еще продолжает жить и никак не помрет.