Зачарованный книжник - Кристофер Сташеф

Клотильда кричала и бранилась, пока силы не оставили ее. Но даже и тогда она не могла успокоиться при мысли, что ее предали'. Когда упреки в сторону Мэрил иссякли, она переключилась на Бога.

— Как же ты можешь называться добрым Богом! — упрекала она. — Как, если ты позволяешь умереть от холода и голода безвинному младенцу! Если караешь несмышленую девушку только за то, что она влюбилась! Нет, тебя правильно называть жестоким Богом!

Посмотри, ведь твои создания страдают. Даже зайцы и олени умирают от голода, а лилии, которые цвели на лугу, погибают под снегом. Если тебе так уж надо, пусть умру я, злоязычная и очерствевшая женщина — это будет по справедливости. Но этот чистый и славный ребенок! Ведь она никогда и никому не желала зла, хотя уж у нее-то были для этого причины! Нет, ты не добрый Бог! Ты — Бог ястребов и волков, сов и стервятников, кого угодно, но не любящих созданий!

Клотильда и дальше продолжала бы в таком же духе, но тут услышала громкий и сильный голос за дверью:

— Кто это отзывается дурно о Боге?

Отшельница похолодела от страха. От любого чело-" века она ждала беды. Клотильда скорее поверила бы, что он пришел ограбить их, лишить той капли жизни, которая еще осталась, чем в его желание помочь. Она прильнула к замочной скважине и посмотрела.

Посреди поляны стоял монах, хмуря брови и озираясь.

— Эй, вы, там, в хижине! Это вы ругали Бога? — крикнул он. — Имейте смелость признаться!

Как рассказывала потом Клотильда, на нем была простая монашеская ряса, на ногах — одни сандалии.

Тем не менее человек не дрожал от холода, жестокий мороз не заставил покраснеть его ноги. Какое-то время Клотильда размышляла, глядя на монаха, а затем решилась. Она рассудила, что быстрая смерть, которую, возможно, принес им этот человек, лучше медленной.

А с другой стороны, у него могла быть какая-нибудь еда. Клотильда отворила дверь.

— Да, это были мои слова! — выкрикнула она. — А ты решишься сказать, что я не права?

Человек обернулся к отшельнице, его лицо было сурово.

— Да, я так говорю. Воистину. Почему ты бунтуешь против Создателя?

— Да потому, что у меня на руках дитя, умирающее от холода и голода. И еще одно, которое умрет без нее.

Это ли не причины?

— Такие причины были у многих на протяжении веков, — заявил человек. — И их сердца были полны боли. Но те из них, кто возлюбил Господа, ныне сияют в Его вечном свете и живут в радости подле Него.

Клотильда намеревалась со всей язвительностью возразить монаху, но силы оставили ее. Колени подогнулись, в глазах поплыли черные пятна и расплылись в сплошную ночь. Слабость и голод взяли свое, ведь она потратила последние силы на то, чтобы спорить с Богом и Его слугой.

Очнулась она на своей подстилке из папоротника, укрытая монашеской рясой. То ли благодаря этой рясе, то ли из-за огня, который стал теперь выше и жарче, Клотильда согрелась и больше не дрожала. Подняв глаза, она увидела монаха в одной набедренной повязке.

Как позже рассказывала Клотильда, тело его отнюдь не было красиво. Наоборот, она было истощено и покрыто шрамами. Шрамы бороздили обе его руки выше запястий, а также плечи и грудь. Но, странное дело, от самой его кожи исходило какое-то ощущение силы.

Человек баюкал плачущего младенца.

— Ее ничто не успокоит, кроме пищи, — заворочавшись на своей подстилке, проговорила отшельница.

— Я дал ей еду, — ответил монах, — и осталось еще для тебя. Ну-ка, подержи немного ребенка.

И положил его прямо на грудь Клотильде. Затем он отставил в сторону чашу, из которой поил младенца, и занялся отшельницей. Из горшка, булькающего на огне и распространяющего божественный запах, монах зачерпнул бульону и стал кормить несчастную женщину. Клотильда понимала, что надо есть понемногу, но не могла остановиться: она жадно выпила всю жидкость, которую предложил ей человек. Вкус показался ей незнакомым.

— Это мясо! — не поверила она.

— У меня было с собой немного солонины и походный хлеб. Кстати, он уже достаточно размягчился, чтоб ты могла его есть, — с этими словами монах поднес к ее губам краюху хлеба, которую Клотильда с благодарностью съела.

— А девушка? — вспомнила она.

— Мать младенца? Я дал ей немного снадобья, и теперь она будет спать крепче и безмятежнее, чем когда-либо за последние недели.

Острый страх захлестнул Клотильду, она испугалась, что это «снадобье» приблизило бедную девушку к столь вожделенной смерти. Но в это время из-за спины монаха раздалось знакомый мучительный кашель, и Клотильда расслабилась.

— Не можешь ли ты еще чем-нибудь помочь ей? — спросила она.

— Нет, если ты не расскажешь мне подробнее о болезни девушки.

— У нее только кашель, но он ухудшается и ухудшается, несмотря на все мои травы.

— Этого я и боялся, — кивнул монах. — Ее легкие заполнены жидкостью, которая затрудняет дыхание.

— Так ты не можешь спасти ее?

— Я попытаюсь, — монах повернулся к свету и положил руку на лоб Мэрил.

Затем, как рассказывала Клотильда, произошло нечто настолько замечательное, что она посчитала это чудом: прошли считанные минуты, и девушка стала дышать глубже и ровнее, на ее лицо вернулся румянец.

Она еще продолжала кашлять, но все тише и тише, пока не заснула глубоким сном.

Монах отнял руку, было видно, как она дрожала, его лицо было бледно.

— Что это за колдовство? — прошептала Клотильда.

— Не колдовство, а Божий дар, — ответил монах, его голос дрожал от усталости.

— Дар кому?

— Дар этому несчастному ребенку, который Бог передал через меня. Сколько себя помню, у меня всегда был этот талант, но потребовались годы, чтоб я смог использовать его во благо людям, а не во вред.

— Так ты колдун! — выдохнула Клотильда.

— Пожалуй, я родился тем, кого ты называешь колдуном, — согласился монах. — Затем моя душа оказалась в горниле страстей, побывала между молотом и наковальней. После этого я решил посмотреть, не смогу ли послужить Господу и простым смертным. Видишь ли, я заглянул внутрь тела этой женщины, но не теми глазами, что на лице моем, а с помощью другого, внутреннего видения. Оно позволяет мне разглядеть изнутри каждый мускул, каждую вену человека. Более того, я разглядел и крошечных, уродливых монстров, что гнездятся в крови девушки, в ее легких. Мне пришлось научить ее тело, как сражаться с этими врагами при помощи внутренних защитников — сторожевые псы против волков, если угодно — как множить и увеличивать число этих помощников. Жар этой схватки и вызвал лихорадку у девушки, а я лишь поддержал сторожевых псов, обеспечив победу над волками.

— Где же ты научился всему этому? — шепотом спросила Клотильда.