Мата Хари. Авантюристка или шпионка? - Борис Соколов

И что же подозрительного в том, что я попросила своего любовника прислать мне денег? Я не могу вспомнить, чтобы в разговоре с фон Калле упомянула хоть что-то, о чем говорится в телеграмме от 13 декабря. Вот о том, что я что-то говорила о греческой принцессе, я помню. Он говорил, что прилагаются усилия отлучить от престола Константина и посадить на трон принца Георга. Я только ответила, что кое-что читала о скандале, в котором была замешана греческая принцесса».

Получается, что об интриге с принцем Георгом фон Калле узнал еще до встречи с Матой Хари.

Бушардон продолжал зачитывать ей информацию, содержавшуюся в радиограмме фон Калле от 14 декабря и касавшуюся бельгийского шпиона Аллара, невидимых чернил и десанта в устье Шельды. Мата Хари возразила: «Я точно не говорила с фон Калле о разработке французами невидимых чернил. Что касается бельгийца Аллара, то я не думаю, что упоминала его в разговоре с фон Калле. Правда, я несколько раз говорила о нем в отеле „Ритц“ в Мадриде, где это могли слышать разные люди. О десанте в устье Шельды я не могла говорить по той простой причине, что ничего об этом не знала».

В ответ Бушардон заявил: «Для человека, предложившего свои услуги Франции, это очень странное поведение, когда вы открыто и в присутствии персонала отеля, о котором вы сами сказали, что он проявлял заметное любопытство, говорите о том, что некий Аллар – английский шпион».

С. Ваагенаар справедливо усмотрел очевидное противоречие в логике Бушардона: «Если это служило его целям, ход мыслей Бушардона всегда принимал странные формы. Утверждение Маты Хари, что фон Калле, возможно, подкупил служащих „Ритца“, чтобы те читали ее почту, он не принял на веру, даже посчитал это утверждение абсурдным. А возможность того, что те же самые служащие отеля могли бы сообщить фон Калле об упоминании Матой Хари имени Аллара как британского шпиона, была для него вполне приемлемой. Он не только с ходу принял ее, но даже воспользовался ею как одой из причин для последующей казни своей жертвы».

Капитан Бушардон настаивал, что будто бы переданная Мата Хари «информация о невидимых чернилах имела огромную важность», ведь это означало, что немцы узнают, что французы раскрыли состав и принцип использования их сверхсекретных чернил – открытие, которое французам не удалось сделать до 9 октября 1916 года, и это, как полагал Бушардон, было как раз за месяц до того, как Мата Хари выехала из Парижа в Испанию.

Она отбивалась: «Вы все время утверждаете, что я предложила французской контрразведке свои услуги. Это не так. Я вообще ничего не предлагала капитану Ладу. Это он попросил меня работать для него. Я согласилась лишь через месяц и после долгих размышлений. К тому времени у меня уже были большие планы, но я не знала, увенчаются ли они успехом. В любом случае – так как мне должны были заплатить лишь после выполнения моей работы, я ничего не украла у капитана. Что касается чернил – я клянусь, что ничего не знаю об этом».

«Еще 23 декабря, – продолжал козырять доказательствами Бушардон, – чтобы держать вас в курсе дела, немецкая разведка послала фон Калле такое сообщение: „Невидимые чернила, которыми располагает Х-21, не могут быть обнаружены французами, если бумагу до и после применения чернил обрабатывать точно по инструкции“».

Мата Хари упорствовала: «Я вообще ничего не понимаю в этой вашей истории с секретными чернилами. Я никогда в жизни не пользовалась чернилами для тайнописи, а кроме того, где бы я могла их спрятать в Англии, когда там обыскали весь мой багаж, а все туалетные принадлежности проверяли химическими методами? И, наконец, повторю еще раз – я не агент Х-21».

Но Бушардон еще не закончил представление доказательств: «Мы просим вам серьезно подумать обо всем, что обсуждалось сегодня. Вы упоминали некие сведения, которые передавали полковнику Данвиню и капитану Ладу, о ценности которых нам придется судить самим. Но не могли ли вы руководствоваться в данном случае иными соображениями? Вам было тяжело дальше жить в Мадриде так, как вы жили, и по-прежнему встречаться с фон Калле. Так как вы точно знали, что за вами всегда следят наши агенты, вам нужно было задуматься об объяснениях, которые вам пришлось бы давать при случае. И потому, чтобы объяснить мотивы ваших посещений немецкого военного атташе и рассеять наши подозрения, вам просто необходимо было действовать так, будто вы поставляете французам некоторые сведения. Это основополагающий принцип любой разведывательной игры. Вы слишком умны, чтобы не учитывать это».

«Я могу только повторить, что уже говорила всегда. Я никогда не делала французам каких-либо предложений по своей инициативе. Я не специалист в шпионских делах, никогда о них не думала – до разговора с капитаном Ладу. Я понятия не имею, что можно и нужно делать, а что нельзя. Я сказала ему прямо и четко: „Капитан, если я получу для вас информацию, обязательно проверьте ее перед тем, как воспользоваться. Я могу вам передавать только то, что и как я слышу“. И когда он предложил мне французские невидимые чернила, я отказалась. Во всяком случае, это был бы очень милый подарок для немцев – если бы я работала на них.

И когда он соблазнял меня возможностью познакомиться с его агентами, я тоже отказалась. Но если бы я была на службе у немцев, то разве я упустила бы такую возможность передать им их имена?

Когда я заметила, что капитан Ладу несколько недоверчив, я сказала ему:

– Я не хочу знать никаких ваших секретов, дайте мне действовать моими собственными методами. Я прошу от вас только одного: оставьте меня в покое.

– Хорошо, – ответил он.

И мы пожали друг другу руки».

«Как бы то ни было, – закончил Бушардон, – мне кажется странным, что вы отрицаете правильность информации, которую фон Калле так скрупулезно и точно радировал в Берлин. Когда он, к примеру, 23 декабря 1916 года сообщал своему шефу, что Х-21 просила срочно заплатить ей 5000 франков при посредничестве ее горничной через банк „Комптуар д’Эскомпт“ в Париже, то тут он ничего не выдумал. Потому что 16 января 1917 года деньги поступили. Следовательно, вы дали ему очень точные инструкции, которые он уверенно передал дальше в Берлин».

Мата Хари не сдавалась: «Я отправляла Анне Линтьенс телеграммы из Лондона и из Мадрида и поручала ей попросить денег у барона».

«Но все это еще не объясняет, каким образом фон Калле, не проинформированный вами о сумме, посреднике и о банке, смог правильно сообщить в Германию все эти детали», – торжествовал Бушардон.

Мата Хари упорно стояла на своем: «Кто угодно мог ему сообщить эти подробности из содержания моей собственной телеграммы к моей горничной».

По итогам допроса 1 мая Бушардон сделал следующий вывод: «До своего отъезда из Парижа двойной агент при посредстве голландского консула 4 ноября получила сумму в 5000 франков. Эти деньги пришли из Германии, с чем согласился бы каждый». Он полагал, что «следствие в основном завершено». На самом же деле все было далеко не так очевидно и однозначно.

У Бушардона не было доказательств, что деньги, полученные Матой Хари в Париже, были не от барона ван дер Капеллена, а от германской разведки. Как отмечает С. Ваагенаар, «фактом является то, что, хотя капитан Бушардон делал все, что было в его силах, чтобы уличить Мату Хари именно в этом пункте, и хотя эти переводы в ходе процесса сами стали предметом обсуждения, ни один из восьми пунктов собственно обвинения, по которым она была признана виновной, даже в намеках не упоминал слова „оплата“, или „средства“ или „деньги“ или хоть что-то, что могло быть связано с этими моментами. Несмотря на всю свою личную убежденность, что дело расследовано, капитан Бушардон не стал даже выносить на суд присяжных этот момент – единственный, по которому у него были хоть какие-то улики».