Внук котриарха - Наталья Нечаева

Придумали. Особо не мудрствуя, решили: Шона просто повторит путь дяди Мимира. А Брюталч сделает все, чтоб родители ни о чем не догадались.

Кэльфы собирались в Россию основательно и осознанно. Следуя наставлениям Мимира, понуждали Петра покупать картины, ювелирку, скульптуры, чтоб было с чего начинать собрание сокровищ. К первоначальной компании из восьми человек прибавилось еще три раза по столько, следом – еще. Хасди стал опасаться: поместятся ли все в багаже. Решили помимо картин настроить Петра еще и на книги: больше сундуков, больше спальных мест.

Шона с Брюталчем тем временем оттачивали свой план. Брюталч тренировался создавать такой фантом Шоны, чтоб никто и подумать не мог, что это мираж. Шона изо всех сил старалась при перевоплощении в кошку менять цвет шерсти – со своей белоснежной на какую-нибудь иную. Ничего не получалось! И фантом у Брюталча выходил полупрозрачным, и шерсть Шоны ничуть не темнела. Все, ну все срывалось! И больше всего Шона боялась, что Брюталч, он особым терпением и усердием никогда не отличался, плюнет на все и уедет один. Без нее.

Решила схитрить. Прискакала к деду Альвису, прадеду, вернее.

– Дедушка, а научи меня цвет волос менять.

– Зачем тебе? Вон у тебя какие локоны – белые, как туман над озером поутру, повзрослеешь, золотыми станут, как у мамы.

– Понимаешь, я когда кошкой оборачиваюсь, у меня шерстка очень быстро пачкается. Прямо ходить стыдно. А была бы черненькой или серенькой, было б незаметно.

– Так это дело поправимое. Травку «чернокрыл» знаешь? Сорви листочки да пожуй. Шерстка потемнеет.

– А когда снова девочкой стану?

– На эльфов трава не действует, так белянкой и останешься.

Шона немедленно попробовала. Трава, кстати, совсем не горькой оказалась, мятной, даже со сладостью. Жевала ее перед зеркалом, пристально за собой наблюдая. Сначала вообще ничего не происходило. Потом на боках проявились серые пятна, несимметричные, рваные, как настоящие! Шона съела еще пару листочков – пятна потемнели, почти черные, а шерстка вокруг посерела. Ага, значит, от количества травы зависит и цвет. Можно стать чисто серой, можно в пятнах. А можно вообще черной, как ночь!

Радостная кинулась к Брюталчу. Тот увидел незнакомую кошку, поздоровался и продолжил читать.

Не узнал!

– Брютти, – зовет Шона. – Братик…

Брюталч озирается, оглядывается: кто зовет? Где сестра? Никого кроме незнакомой кошки нет. Опять в книгу уткнулся.

– Брютти! – Подошла к нему, о ноги потерлась. – Не узнал? Это же я!

– Кто – я? – Брюталч глаза вытаращил, книжка на пол свалилась. – Шона, ты? Как это? – Пока она рассказывала, пока он изумлялся, какое-то время прошло.

– Ой. Шона, ты пятнеть начала! Ой, умора! Смотри, вся в пятнах. Как пылью присыпана.

Шона подошла к зеркалу – точно пятна. Как с самого начала. Значит, обратно трава точно так же действует. Засекли время, когда сошли пятна и вся Шона стала серой, дождались белых пятен и окончательного побеления.

– Здорово! – Брюталч обнял сестру. – Теперь мы всех одурачим.

– Одурачили? – хохочет Пётр. – Расстроилась, небось, когда я Катьке запретил тебя с собой взять? А потом как пугалась, дрожала вся, стоило лишь на шелудивость твою намекнуть…

– Пугалась, – соглашается Шона. – И дрожала. Маленькая была, глупая. Я-то знала, что никакой шелудивости нет, просто трава закончилась, чернокрыл только у нас под холмом рос, а я с запасом промахнулась. По пути какую только траву жевать не пробовала – не помогло. А вдруг бы вы меня и правда выбросили?

– Куда там! Катька бы мне глаза выцарапала, так к тебе привязалась.

Черным маленьким пушистым котенком Шона явилась первый раз перед Екатериной, когда царственные супруги навещали дом Киста. Подошла к государыне, потерлась о щиколотку, мяукнула.

– Ой, какой хорошенький! – взяла царица котенка на руки. – Маленький! Милый! Петруша, давай с собой его возьмем, он мне в утешенье будет.

– Еще чего, – оборвал Пётр. – Своих котов не хватает? Из Голландии повезем? Да еще черного?

– Так ты же Ваську привез.

– То когда было? Васька мне еще тут лучшим другом стал. Потом он – рыжий!

– И этот мне станет.

– Нет. – Сказал, как отрезал.

Катерина расстроилась, даже слезы в глазах блеснули, но возражать не стала. Поцеловала котенка в темечко, спустила на пол.

Супруги уехали, Шона получила от брата нагоняй: плохо к царице ластилась. Стали думать, что делать дальше: время-то идет, скоро Пётр обратно засобирается. Потом прослышали, что он уехал по делам во Францию, один. Намеревался выдать Елизавету за малыша Людовика Пятнадцатого, Екатерину с собой не взял. Она к тому времени еще не совсем оправилась от послеродовой депрессии, да и опасался он, что французский двор станет гнушаться его супругой – происхождением не вышла.

В это же время отгрузили в Россию первый котриаторский багаж – более трехсот великих полотен. Съёвн и Хасди решили отправиться с ним. Съёвн, понятно, не терпелось обнять брата, а Хасди не рискнул оставлять без присмотра знаменитое полотно Рембрандта «Прощание Давида с Ионафаном», которое помог сторговать Петру всего за восемьдесят гульденов.

То есть Шона с Брюталчем остались практически бесконтрольными.

– Екатерина в лесу Харлеммерхаут под Харлемом живет, – примчался как-то Брюталч, – может, попробовать еще раз? Это ж совсем рядом! Наверняка она тебя запомнила.

Только собрались – здрасьте вам! Сама императрица собственной персоной к дому Киста подъезжает. Хорошо, у Шоны в кармашке трава была. Быстро-быстро в рот запихала, проглотила. Так ведь цвет в секунду не меняется! Брюталч в доме торчит на подстраховке, чтоб Екатерину задержать, если что. Уж как он ее задерживать собирался, только богам ведомо. А та сама вдруг Кисту говорит:

– Я прошлый раз котенка тут у тебя видала, махонький такой, чернявый. Петруша поначалу взять не разрешил, а когда уезжал – позволил. Не отдашь?

– Берите, коль поймаете, – Кист отвечает. – Только где его сыщешь? Их тут много бегает, всех привечаю. Без них бы мыши заели.

Царица на двор вышла, зовет: кыс-кыс-кыс! Шона у зеркала подпрыгивает, сама себя торопит. Вот! Вроде почернела! Выскочила и прямо Катерине под ноги. Та обрадовалась, подхватила, прижала, целует, плачет. Так и увезла с собой Шону.

Что уж она в котенке видела? То ли сыночка своего умершего, то ли сразу всех своих деток, безвременно ушедших, только даже на минуту с пушистым комочком не расставалась. Играла, баюкала, кормила, спали вместе, гуляли, даже на потешном морском бою, в честь нее бургомистром устроенном, Шона при ней находилась. Сообразили ей маленькую корзиночку, теплым платком выстлали, Шона в ней и путешествовала.

Котриатор по супруге скучал. Чуть ли не каждый день приезжали гонцы с письмами. Читает Катерина: «А что пишешь, ежелиб я был, то-б новова шишеньку зделали. Дай Боже, чтоб пророчество твое збылось!» – и плачет навзрыд. Прямо на Шону. Гладит ее по мокрой спинке: шишенька моя маленькая, только ты меня понимаешь…