Внук котриарха - Наталья Нечаева

Елизавета, недолго думая, издала указ: «Сыскав в Казани здешних пород кладеных самых лучших и больших тридцать котов, удобных к ловлению мышей, прислать ко двору ея императорскаго величества с таким человеком, который бы мог за ними ходить и кормить, и отправить их, дав под них подводы и на корм сколько надлежит немедленно. И ежели кто имеет у себя таковых кладеных котов, оных бы для скорейшаго отправления объявили в губернскую канцелярию конечно от публикования в три дни…»

– Своевременный указ, правильный, – вздохнул Пётр, – кроме этого самого слова. Ох, бабы… Мои-то указы, дурища, плохо читала. Где у меня про кладеных? Наоборот! Я повелевал «Иметь при амбарах котов для охраны таковых от мышей и крыс устрашения». Кладеный, он ленивый, в нем азарта нет, это все равно, что мужик-импотент. Ладно, дело прошлое, нам про сейчас думать надо. Времени до свету шиш да маленько, а у нас две беды – Сохмет и наследник. Так? – Пётр задумался, покрутил ус. Дернул себя за локон. – Я бы эту Сохметку, тварь мутную, своими руками задушил, зубами загрыз! Если б котом был. Можешь оборотить? Потягаюсь, ей-богу!

– Вас? В кота?

– А что? Знаешь, как мы с Васькой куролесили!

– Вас Мимир в кота оборачивал? Шутите…

– Какие шутки? Поначалу долго тренировался, все я каким-то худым кошаком представал, то без хвоста, то шерсть клочками. Но Васька упорный был. Знаю, с Альвисом консультировался, книги читал. Добился! Я когда себя первый раз во всей красе увидал, веришь, аж пожалел, что молодость уже прошла. Хотя… Думаю, по Петербургу и сейчас полно моих хвостатых потомков гуляет. Все встретиться мечтаю.

– Вряд ли, – качнула головой Шона, – в Фимбульветер все погибли, местных не осталось, одни понаехавшие.

– В Фимбульветер? В блокаду, что ли? – Пётр печально вздохнул. – Слышал, слышал… Жаль. Не осталось, стало быть, кошек с котриаторской кровью в жилах. Знаешь, когда меня Васька стал котриатором величать, веришь, нет, я прямо загордился – признали! Что такое котриатор? Кошачий император, так? Ох и умный он был, Васька мой! Спрашиваю: я – котриатор, а ты кто таков? А он мне вопросом: а кто тебе равен, но независим, кого бы ты никогда не хотел видеть в противниках? Кто с тобой заодно, но всегда сам по себе? Задумался я. Дворяне, генералы – все не то. Патриарх, наверно, говорю. Хоть к тому времени я уже патриархат-то упразднил, и церковью Синод заправлял, но силу патриаршего звания понимал. И Васька тут же: вот я и буду котриархом. Начальником рода, так сказать, духовным пастырем. – Пётр восхищенно хохотнул. – И гляди, как все это прижилось! А котрифея звание тоже Васька придумал?

– Нет, это уже позже прижилось. Екатерина Великая поручила графу Миниху создать первый эрмитажный каталог. Сама его гостям дарила. Мы Сергея Христофоровича, он тогда числился почетным любителем Академии художеств, очень уважали, великих знаний был человек, истинный корифей. Котов очень ценил. Так и вышло – котрифей.

– Это который же Миних? Уж не моего генерала Миниха родственник?

– Сын.

– Вот скажи ж ты! Отец-то его много для России сделал. Не зря я его из Варшавы вытащил. И Кронштадтские укрепления, и Балтийский порт, и Ладожский канал. Инженер от бога. Как и генерал. И сынок в него, говоришь? Тоже за Россию радел? Да чего я спрашиваю, вы, знаю, абы кого званием не наградите.

– Это да. Сергей Христофорович котрифеем был вроде как неофициально, не по должности – по заслугам, а уж потом, через сто лет, когда Николай Первый должность директора Эрмитажа учредил, мы стали котрифеями директоров именовать.

– Так ли уже все заслуживали?

– Ни одного недостойного не случилось. Не прижился бы тут выскочка или невежа, не принял бы дворец. Первый директор – Гедеонов – историк, искусствовед, драматург, он до этого возглавлял комиссию по поиску древностей в Риме. Только при нем музей публичным и стал, когда он отменил дурные указы о посещении Эрмитажа во фраках и мундирах. И наукой серьезной именно при нем тут заниматься стали. Две чудные «Мадонны» благодаря ему наши сокровища пополнили – рафаэлевская из собрания Констабиле и леонардовская из коллекции Литте. Уж только за одно это ему звание котрифея полагается!

– Ну раз достойны, пусть носят. Самим-то про то, как вы их кличете, ведомо?

– Не всем. Степан Александрович, первый котрифей, конечно, знал. Мы с ним много общались. Помогали каталоги составлять, по Европе их распространяли, чтоб слава об Эрмитаже распространялась. Нынешний пока не знает. Он и о нас-то не слышал. Повода не случалось. Боюсь, как бы после сегодняшних событий знакомиться не пришлось.

– Ладно, не паникуй раньше времени. Оборачивай меня в кота, коли сила и умение есть. Тряхну стариной. Или боишься? Не сдюжишь?

– Попробую…

– И не опасаешься, что на трон не вернусь? Вдруг сбегу на вольные хлеба?

– Куда ж вы сбежите? Знаете же, все чары действуют только до восхода солнца.

– В том-то и беда, – Пётр грустно кивнул, – сидеть мне тут вечно прикованным, зевак ублажать. Котриараторское ли это дело?

– А вы… – Шона замялась, – Мут-Сохмет не боитесь?

Пётр расхохотался. Шона смутилась еще больше. Как можно было такое у котриатора спросить? В Летописях полным-полно свидетельств о беспримерной отваге Петра Первого: за тридцать пять лет царствования один только год – 1724-й – прошел для него спокойно. А так… войны, походы, завоевания новых земель и морей, борьба со смутьянами. Единственное, чего котриатор всю жизнь боялся, – обычные тараканы. Но этот факт воспринимался, скорее, как анекдот, так, чтобы чуточку великую фигуру котриатора приземлить.

– Да не смущайся, – Пётр смеется. – Не соврал Васька. Тараканов я и правда боюсь. По сей день. Отчего – сам не знаю. Как только вижу, в ступор впадаю, будто аспид передо мной ядовитый. Ни есть, ни пить не могу. Катька всегда смеялась: это, говорит, тайное оружие, все грозилась, когда серчала, шведам сей секрет продать. Их попервости много было, так Васька, дружок мой любимый, научился этих тварей лапой прибивать. Как хлопушкой! Я со шведами или турками воюю, он тут с тараканами. К моему приезду ни одного в доме не оставалось. Во дворце-то сейчас тараканов нет?

– Да что вы, откуда?

– Ладно, хватит лясы точить, время дорого. Давай, оборачивай в кота.

– Слушайте… – Шоне пришла в голову сумасшедшая мысль, – а что, если вас в Красного кота обернуть? Огромного, яркого? Пройдетесь перед Сохмет, как будто вы – это бог Ра. Скажете что-нибудь грозное, как вы умеете. Она испугается, поверит и успокоится. Хотя бы на сегодня. А до завтра мы обязательно что-то придумаем, главное – успеть Мимира спасти. Он же и есть настоящий Красный кот! Когда подрастет, нам Сохмет бояться нечего, шелковой станет. Время, вот что сейчас самое дорогое. Не успеем – спалит все! По ветру развеет! Не будет дворца, нас не будет, и вы в пламени погибнете.

– А может, ее просто… того…

– Как? Она же из гранита – вечный камень! Тридцать пять веков над людьми изгаляется, тридцать пять веков убивает, разрушает, бесчинствует…