Операция «Вирус» - Ярослав Веров

— Абалкин не прошел рекондиционирования, шеф, — напомнил я. — Маска имперского офицера боролась в нем с личностью землянина.

— И с программой, — добавил Экселенц. — Не забывай, Мак.

— Я по-прежнему считаю, Экселенц, что программы не было.

— Было — не было, — проворчал он, — все это уже не имеет значения.

— Почему? — насторожился я.

— Потому что — вот. — Экселенц полез в боковой ящик стола, где каждый нормальный сотрудник держит справочную кристаллотеку, и выложил передо мной футляр с детонаторами. — Открой.

Я осторожно обеими руками снял крышку. Круглые серые блямбы детонаторов рядком лежали в своих гнездах. Их было ровно… десять. Не хватало еще одного. И я сразу понял какого — с расплывшейся стилизованной буквой «Ж» или, если угодно, японским иероглифом «сандзю» — маленьким оригиналом увеличенной копии на обороте листа № 1 в деле № 7. И на памятной стеле в Солнечном Круге. — Абалкин!

— Покончил с собой, — откликнулся Экселенц.

— Когда? — вытолкнул я из себя. Это был удар. Даже руки затряслись. Что не удивительно, вся эта история изрядно меня вымотала.

— Пять часов назад, — ответил Экселенц с раздражением. — Отнял у Водолея «герцог» и застрелился. Понятно?

Еще бы не понятно. Гриша Серосовин, кстати, чемпион отдела по субаксу, совершенно случайно проходил мимо поднадзорного Абалкина, а под мышкой у него совершенно случайно болтался «герцог» двадцать шестого калибра. Поднадзорный Абалкин, кстати, проходящий курс реабилитации после тяжелого огнестрельного ранения, совершенно случайно отнял у совершенно здорового чемпиона по субаксу пистолет и застрелился. Тоже совершенно случайно. Что тут понимать? Тут и понимать нечего.

— Дело о гибели Курта Лоффенфельда закрыто, — сказал Экселенц. — На основе твоего отчета — первого твоего отчета, Мак! — составлено официальное заключение. При желании родственники и друзья погибшего могут с этим заключением ознакомиться.

— А я?

— Что — ты?

— Я могу с ним ознакомиться?

— Разумеется, — буркнул Экселенц. — Хотя ничего интересного для себя ты там не обнаружишь… Теперь о главном. Надеюсь, ты понимаешь, что все увиденное и услышанное тобой в центре Островной Империи должно оставаться тайной?

Я кивнул. Я понимал. Нечего тут понимать.

— Более того, — продолжал Экселенц, — никаких отчетов, никаких мемуаров и любых других письменных свидетельств о Солнечном Круге быть не должно. Равно как и кристаллозаписей.

— А как быть с записью моего доклада Суперпрезиденту?

— Никак. — Экселенц отвел взгляд. — Этой записи не существует. И если тебе приспичило спрашивать, задавай настоящие вопросы.

«Задавай настоящие вопросы» — это слова Щекна, сказанные на реке Телон за миллиард лет до… Каким же я тогда был наивным и самоуверенным. Как в первый день на обитаемом острове… Проклятом обитаемом острове… Черт меня дернул выбрать именно этот сектор Галактики. Жил бы себе безмятежно. И не знал бы ничего такого… И черт меня толкнул под руку отнимать у Экселенца пистолет. Абалкин был обречен с самого начала. И Экселенц это знал. А я — нет? Наверное, тоже знал, но поддался колоссальному, в буквальном смысле первобытному обаянию этого кроманьонца. И словно слепой, вступил на путь, который привел меня туда, куда он меня привел. Через океан смерти — в Солнечный Круг. Чтобы теперь всю оставшуюся жизнь нести на себе груз чудовищной тайны. Не имея права ни с кем ею поделиться. Эх, Странник, Странник, почему ты меня не остановил? Ты же все видел и понимал, но тебе нужен был доброволец, который сам полезет в эту петлю. И такой доброволец нашелся…

— Какие последствия для остальных подкидышей будет иметь гипотеза Бромберга, вернее, полученное на Саракше ее подтверждение? — задал я, как мне казалось, «настоящий» вопрос.

— Практически никаких, — ответил Экселенц. — В их судьбе ничего не изменится.

— Но…

— Без «но», Мак, — в голосе Экселенца прорезалась сталь. — Допустим, вы с Бромбергом правы, и саркофаг предназначался для другой планеты. Хотя в этом случае яйцеклетки просто не начали бы делиться, но допустим… Мы, как последние олухи, оставляем эту вашу трибу на Земле, и эти ваши «кроманьонцы с жестким распределением социальных ролей» постепенно внедряют себя в Мировой Совет. Иначе говоря, захватывают власть, как это и произошло на заре Островной Империи с бывшими обитателями Надежды. А мы бы только радовались, вот, дескать, какие подкидыши у нас замечательные, как высоко вознеслись из безвестной доли. Так?

— Нет, не так, — внутренне трепеща, возразил я. — Подкидыши не предназначены для высокоразвитых социумов — только для примитивных. Надеждианцы, очутившись на Саракше, быстро одичали, им грозило вымирание. И они, скорее всего, вымерли бы, если бы не подкидыши, генетически приспособленные к первобытным условиям существования. Внедрение в земной социум — бесперспективно для них. Равно как и внедрение в цивилизацию Тагоры, социальное дифференцирование которой значительно превосходило возможности двухсот пятидесяти личинок, заложенных в тагорянском инкубаторе. Уничтожив свой саркофаг, тагоряне элементарно перестраховались. Ведь личинки первобытных насекомых ничем им уже не угрожали.

— Ты уверен? — хмыкнул Экселенц.

— Да, — продолжал настаивать я. — Не исключено, что программа, даже если она и есть, в таких «бесперспективных ситуациях» не включается вовсе. За ненадобностью. Доказательством тому могут служить самоубийства наших подкидышей. Будь программа активна, неужто она допустила бы, чтобы ее носители кончали с собой?

— А почему бы и нет, — сказал Экселенц. — Если программа не индивидуальная, а коллективная, как ты утверждаешь, то наверняка должна предусматривать несчастные случаи с некоторыми ее носителями. В конце концов, самоубийство тоже несчастный случай.

Особенно умело спровоцированное, подумал я с ожесточением. Переубедить этого железного старца мне не удастся, ясен пень. Для него подкидыши — угроза Земле. И точка. А главное, мне и самому не слишком хочется его переубеждать. После того, что я увидел в Островной Империи. «Вы живете в придуманном кем-то мире», — сказал Высоколобый. Но ведь и он живет в придуманном мире. В мире — придуманном Странниками. И мне тошно предположить, что примерно сорок — сорок пять тысяч лет назад Странники могли внедрить тринадцать здоровенных, горластых кроманьонцев в тупиковый неандертальский социум. Чем это кончилось — известно.

Экселенц пристально смотрел на меня, и в его зеленых очах, как в зеркале, отражались все мои сомнения и тревоги. Он видел, не мог не видеть, что блудный сын Мак уже возвращается к своему духовному отцу и учителю. Пристыженный, готовый искупить вину. Мы спорили с ним, да, но при этом оставались единомышленниками, коллегами, сослуживцами. Неколебимо уверенными, что нельзя позволять чужакам вмешиваться в наши земные дела, пусть даже с самыми лучшими намерениями.

— И потом, — сказал Экселенц, — Если изложенное в бромберговской брошюрке хотя бы отчасти правда, выходит, Странники сознательно подтолкнули нас к прогрессированию других миров. Зачем бы им это понадобилось?