Бимайн. Тариф на безлимитное счастье - Мария Свешникова

– Вы что, такая дура, что не понимаете, что мы не дадим нашего сына на растерзание какой-то содержанке, играющей реквизит в окружном театре?

Я поддержала Алека и поперхнулась. Слов не находилось ни разу.

– А дурой я вас назвала, потому что мне очень захотелось назвать вас дурой. Просто обычно я сдерживаюсь, – добавила она к предыдущей реплике.

Видимо, это был нервный тик, но на тех самых нервах мы с Алеком издавили все ноги и разъехались по разным квартирам.

– Троксевазин есть? И выпить?? – спросила я бабушку, вползая в квартиру.

– А что такое?

– Да Романович, зараза, все ноги мне истоптал.

– Вот гад, будь он неладен. А ты переведи ему эту выходку в евро. – Она достала из шкафа самодельную настойку.

– Бабуля!

– Ладно, хотя бы в долларах.

Я ну очень откровенно возмущенно посмотрела ей прямо в контактные линзы.

– Делай, что хочешь, рублевая ты дура!

Я увидела в комнате Аньку.

– А ты что тут делаешь?

– Сначала я ушла от Марата, потому что он изменил мне с Ирой, а потом водила твою бабулю в «Красную Шапочку»! А-ааа. И вот еще – в Таиланд мы едем с тобой вдвоем!

– А меня с собой возьмете? – спросила бабушка.

Терять нам уже нечего. Ни чести, ни достоинства, ни даже мужей.

Проснулись мы с Аней со всеми отеками, допустимыми медициной. Две женщины на узком диване – это не просто Ирония судьбы. И легкий пар шел только от утюга. Бабуля гладила юбку из жатого шелка, конвертируя мой гардероб в пустую трату ресурсов. В том числе и временных.

Дома играли Hotel Costes. Фр. Remix «Les Chrysantems».

В том саду, где мы с вами встретились,

Ваш любимый куст хризантем расцвел,

И в моей душе родилось тогда

Чувство яркое нежной любви.

Отцвели уж давно хризантемы в саду.

Отличие от оригинала было в следующей строчке, исполнял которую молодой французский рэпер:

Йо, Йо, за хризантеМ дуШ отдам я...

Но любовь все живет

В моем сердце больном.

Опустел тот сад, Вас давно уж нет.

Я брожу одна, вся измучена,

И невольные слезы катятся

Пред увядшим кустом хризантем.

Отцвели уж давно хризантемы в саду.

На «йоу» в дверь позвонили. «Кто там или сто грамм?» спрашивать не требовалось. Гость был незваный, после которого бабуля точно разольет своего домашнего спирта.

К двери я не подошла. Услышала голос Романовича.

– А поговорить-то с ней можно? – спрашивал Алек.

Как выяснилось позже, он был опрятен и галантен, как никогда.

– Нет, хамовитый ты блядуин! – щелкнула бабуля вставной челюстью.

Аня впервые за два дня заулыбалась.

– Ладно. А вещи забрать? – он настойчиво пытался пробраться в дом.

– А ну геть отсюда, предатель! Я булавку в порог вколола. Приблизишься, будешь мучаться псориазом на письке до самой пенсии.

Хлопок двери. Браво. Клан Романовичей против клана Сопрано, то есть Краевских. Один-один.

Он один. И я одна.

И мысли о хризантемах. В том саду, где мы с ним встретились, все давно уж отцвело. Тополиный пух и пара одуванчиков и их останки, хранящиеся под московским грязным снегом. Экзамен на совместимость был с треском провален.

– Ань, – сказала я, пролеживая воскресенье в одной позе и глядя в одну точку, – а может, все-таки к Ире съездить, все объяснить?

– Хочешь – езжай, я эту прошмандовку видеть не хочу. И без обид, но мне строго все равно, что она о нас думает.

– Как бы мы ни поругались с Алеком и Маратом, без работы их оставлять не хочется.

– Да они сами виноваты, сильнее чем мы. Притащили Иру в нашу компанию и соврали ей с три короба.

– Мы тоже хороши.

– Да, но вину свою я признавать не собираюсь. По мне, так я лучше с бабулей и спиртиком дома проваляюсь.

– Между прочим, у ее подруги Людки уже язва.

– Да и хрен с ней. С Людкой. И с моей будущей язвой.

Мне нужен был союзник в этой неравной борьбе.

Вот удивительно – я видела в своей жизни многих женщин – продюсеров, безнес-вумен, персонажей светских хроник Vogue, их навыков и умений могло хватить на разовое удвоение ВВП, но каждая из них ломалась и нервничала перед семейным ужином. И вся сталь и платина резко прятались под тонкой кожей Женщины. В секунду броня осыпалась, как чешуя, снобизм растворялся, подобно утреннему туману. Светские хроники – всего лишь указатель на пути к искусственному оплодотворению и тотальному одиночеству.

Пути Господни неисповедимы. И как можно исповедовать пути, не зная загруженности автострад. Ей-богу.

Марат и Алек коротали время за каким-то проектом, в чем в чем, а в работе дефицита не было. Ведь всегда найдется такая Ира с таким папой, очередной продакшн или агентство, любящая виски Jack Daniels. Их умению тусоваться можно было позавидовать. Это мы с Аней знали, что они боятся щекотки, и быть может, даже прослезились на «Гладиаторе», а посторонние... Да что до них, им вход запрещен.

Марат взял трубку отнюдь не с первого звонка. В первый момент он поставил на беззвучный, посмотрел на Алека со словами: «Да звонит какая-то, не помню, откуда знаю». Через секунду Марату захотелось, ну, например, излить душу. И уже на выходе из комнаты-клуба-бара-борделя я позвонила второй раз. Он снова снизил меня до уровня отсутствия шума.

И только потом перезвонил. Когда я мешкалась, выбирая – кинуть телефон об стену или набить корявую sms «Ахтысукапредатель». Главное, быть вовремя.

– Ну, как на вашем фланге? Полный штиль? – их с Аней объединял трогательный сарказм изречений.

– Как тебе сказать. Аня спивается с моей бабушкой, которую тащит с нами в Таиланд.

– Я Алеку этого не скажу, иначе мне придется ехать одному.

– Вот скажи, ты что, идиот сознаваться? Не мог на потом честность приберечь?

– Ну, после всего переполоха я решил, что раз беда не приходит одна, то надо ей открыть дверь. Я же не знал, что все так обернется.

– Задом и к выходу. Да-да-да. Ты хотя бы не опозорился перед всем кланом Романовичей.

– По мне, так как Леди Мармелад ты держалась вполне достойно. Эта легенда уже странствует по Москоу-сити.

– Заканчивай. Поехали к швабре съездим, объясним, что куда. Кажется, ты единственный, кого она хотя бы на порог пустит.