Проклятие Матери гор - Ростислав

напевно заговорил Тул, – когда я пришел в общину, я подумал – ведь мир полон зла. Как же может великий боже оставаться при этом чистым? Мне возражали – и возражали, значит, о! еще как! – что, мол, и добра делается немало, что уравновешивает, так сказать, силы. Да-да… А я спрашивал – приведите примеры-то! Но примеры… оно… ну, ничего, значит, невразумительного… вразумительного – мало! Зла больше. Несомненно. Долгое время – а так оно и есть, уж поверьте, – я мучился этим… вопросом. И вот однажды, по примеру учителей нашей веры, искавших истину в самых простых вещах, я, значит – и это правда, – э-э-э… навестил свою больную матушку. То есть она сильно болела. Так вот, значит. И я услышал, как в горячечном бреду моя бедная матушка все призывала какого-то … гада.

– Наверняка то был какой-нибудь ростовщик, – усмехнулся Грогар.

– Правильно, брат! – Иерофант все больше нравился ярлу. – Или пристав, пришедший описать твое имущество, братишка Тул. Мы-то знаем тебя как облупленного, купчишка херов!

– Замолчи, замолчи, несчастный! – прошипел Тул. – Если Свет Вечный и почернел, то твоими стараниями, скудоумец!

– Ха-ха-ха! – демонстративно рассмеялся Иерофант.

– Кто такой этот Иерофант? – тихо спросил Грогар у Маландро. – Что-то не похоже, чтобы он принадлежал к вашей конфессии.

– Вы правы, сударь – ответил Маландро. – Наш орден милостив, поэтому мы подобрали его, побитого, на обочине дороги, и выхаживали как могли. Вот он и прибился к нам, но не уверовал, увы.

– Почему его не видно?

– Он постоянно остается в тени. Наверное, это профессиональное. Иерофант – вор, бывший вор. Ирония судьбы – как раз он превратился в сороку.

– Это навело меня, – продолжал между тем Тул, – на одну мысль. Откуда мы знаем, что Непознанный – заметьте – Непознанный! – является существом, так сказать, иррациональным? Мы, смертные, не можем постичь то, что принципиально непознаваемо, следовательно, все разговоры о его сущности несостоятельны. Да-да, друзья мои. Думаю, и глубокоуважаемый брат Иерофант согласится со мною! – последнюю фразу Тул проорал.

– Иди ты в жопу!

– Хорошо. То есть… сам иди туда. Я хотел сказать, что, на мой взгляд… структура Вечного Света…

– Наоборот, брат мой, наоборот, – поправил его Тун. – Свет Вечный. Не путай.

– Извините, учитель, извините. Структура Света Вечного далеко не так проста, то есть хотел сказать, не совсем… э-эх! Не имеет простого совсем структура…

– Успокойся, брат, соберись с мыслями.

– Во, видали? – произнес Иерофант. – Бедняга так нафилософствовался, что сам себя не поймет.

– В нём! В нём! – внезапно закричал Тул, вскочив с места и пригрозив огромным кулачищем невидимому противнику. – В нём должно – должно! – существовать понятие ожидания!

– Сядь и не кричи, – строго велел Тун.

Тул нервно уселся.

– Ожидания Гада, – обиженно буркнул он. – Разве с вами не бывает такого – вы все ждете кого-то, сами не зная кого? Такое смутное чувство?

Люди (призраки) недоуменно переглянулись и пожали плечами.

– Значит, вы никогда не прислушивались к себе, к своему внутреннему голосу? А зря. Вы не слышали, как шумит дождь, не видели, как ветер гонит по небу облака. Вы не были одиноки, вот так, внезапно. Все уже в доме спят, солнце садится, и последние лучи его, пробиваясь сквозь дождевую завесу, шлют вам прощальный привет. Когда я ощутил это, я понял, что есть еще… нечто, воплощающее в себе… надежду. Это, по-моему, основополагающее понятие – вселенскость. Гад – это вселенскость.

– Извините, – мягко вмешался Анно. – Поэтический образ, приведенный вами, очень живописен, но поконкретней: что есть такое – Гад?

– Это бездна, куда справляет нужду Непознанный! – выкрикнул Иерофант.

– Ну знаете, дорогой мой! – возвысил голос доселе спокойный Анно. – Это уже прямое богохульство!

– Бе-э! – Ярл не взялся бы утверждать, но, по-видимому, Иерофант показал язык.

Это стало последней каплей.

– Вселенскость, всеобъемистость! – потешно возопил Тул. – Как же вы не понимаете?

– Не понимаем! – ответил Дахо. – Никак не понимаем!

– Да он спятил! Выдумал еще одно божество! Решил устроить нам тут Пантеон! Мало нам одного!

– Гад – трансцендентальное понятие! Он неотделим от Непознанного! Вместе они образуют Гармонию!

– Ерунда!

Тут поднялся невообразимый шум. Все стали кричать и переругиваться.

– Гад, плывя в эфемерном небытии, пропускает чрез себя нечистые помыслы людей, донося лишь самое значительное!

– Вы хотите сказать, что Непознанный сидит себе в какой-нибудь клетке, точно дикое животное, и питается тем, что подкинет ему ваш Гад?

– Да-да-да! Не совсем так, но суть верна. Вот уж сто лет я талдычу вам об этом!

– Богохульство! Непознанный, оказывается, ничего и не познает? Богохульство!

– Кощунство! Надавать ему по мордясе!

– А у меня вопрос!

– Братия! Помилуйте! Сердце же, братия!

– А у меня вопрос!

– Непознанный всемогущ и не нуждается в посредниках!

– А у меня…

– Закрой пасть, идиот!

– Нуждается! Непознанный только ожидает! Ожидает!

– Кого?

– Гада, дурни вы этакие!

– А у меня вопрос!

– Да иди ты со своим вопросом!

– А почему Гад?

– Тщедушцы вы твердолобые, оказии, подшлепки, черви ползучие!

– Сердце!

– Почему Гада надо ждать? Или надо ждать Непознанного? Ничего не понимаю…

Вершиной спора стало непотребное поведение Тула, продемонстрировавшего всем свой голый зад. Свершив этот акт, бедняга сел с самым обиженным видом и умолк.

Отойдя подальше в тень и прислонившись к дереву, Грогар продолжал прислушиваться к спору, пока незаметно для себя не уснул.

Сон его был тревожен, ночь – холодна, отчего он то и дело просыпался. Один раз, открыв глаза, он обнаружил себя на той же самой поляне. Монахи исчезли, деревья почему-то оделись летней зеленью, земля покрылась палой листвой, где-то ухала сова. Это место было… живое, настоящее.

Проснулся Грогар затемно и почти не удивился, увидев, что привидения монахов-нечтецов продолжают спорить, правда, уже не так ожесточенно, как нынче вечером. Он не стал