Радость моих серых дней - Екатерина Дибривская

– Пошевеливайся побыстрее! – кричит на меня женщина. – Понаберут по объявлению! Только и знаете, что ноги перед кавказом раздвигать! Ходишь тут теперь, пузом своим мешаешься под ногами.

– Лидия, – слышится недовольный голос, – разве допустимо так грубо разговаривать с беременной женщиной?

– Добрый день, – лебезит она. – Простите, сил нет, сорвалась. Понаедут и думают, что в этом бешеном ритме с ними цацкаться кто-то будет.

Я заканчиваю собирать осколки и вытирать брызги. Встать пытаюсь. Под локоть меня обхватывает сильная мужская рука. Подняться помогает.

Поворачиваюсь, чтобы поблагодарить, но слова застревают глубоко внутри меня.

– Севиндж?

Смотрит на меня. Изучает. Внимательный взгляд подмечает всё. Детали мелкие. И совсем не мелкие тоже. Выбившиеся из-под платка светлые пряди лезут в лицо, но руки заняты. Сдуваю их в сторону. Тяжело дышу. Смотрю на мужчину. А вижу – лишь прошлое болезненное перед глазами.

– Здравствуйте, Виктор, – заставляю себя произнести.

– Здравствуй, Севиндж.

– Вы знакомы? – удивляется дама.

– Да, Лидия, – прищуривается Виктор. – Знакомы. И, к сожалению, переговоры не состоятся. Боюсь, что наша компания не может продолжать сотрудничество.

– Как же так? Из-за этой… девки?

– До свидания, Лидия. – отрезает он сухо и обращает всё внимание на меня.

Мы отходим в сторону подсобных помещений. Я отхожу. А он – за мной шествует.

– Как ты, Севиндж? – спрашивает, вглядываясь в моё лицо.

– Всё в порядке, – отвечаю.

– А это…

– Это мой ребёнок, – перебиваю. – Мой.

Не сдерживаюсь. Слёзы сбегают по лицу и впитываются в платок на шее.

– Пожалуйста, – шепчу я. – Не говорите… ему!

Не могу найти сил даже имя произнести.

– Это ребёнок Тихона? – хватает меня за руку его друг.

– Глупости-то не спрашивайте, – бросаю с вызовом. – У меня никого не было, кроме него. И не будет. Но ему нельзя знать. Пожалуйста. Он же ненавидит меня. Он и ребёнка возненавидит. Пожалуйста. Я сама. Справлюсь. Он никогда ничего не узнает. Я сдержу слово, не буду искать встреч. И словом не обмолвлюсь. Никогда. Никогда не поеду искать его. Обещаю.

Он слушает мою бессвязную речь, гладит по плечу. Успокоить пытается. Но мне нужно только одно: чтобы он пообещал, что никогда не расскажет Тихону о нашей встрече.

– Зачем его искать, если он и так в этом городе? Живёт, работает. Вернулся летом, как и планировал.

Я замираю. О планах я знала. Забыла. Заставила разум выкинуть ненужную информацию.

– Пожалуйста, – умоляю. – Ему нельзя знать, что я здесь.

Но мужчина словно не слышит меня.

– Ты здесь работаешь? – спрашивает.

– Да, каждый день, и живу у хозяев кафе. Мне… негде больше. Я не могу вернуться домой. И мне некуда пойти. Поэтому, пожалуйста, ради Бога, прошу, пообещайте, что не скажете Тихону, что видели меня. Мне негде… прятаться. Ребёнок скоро родится, и я попытаюсь накопить денег и уехать из Москвы.

– Он не враг тебе, – вздыхает. – А ты не враг ему. Он никогда не причинит тебе зла. Тем более теперь.

– Я не хочу проверять, – настаиваю. – Он ясно дал понять, что не желает никогда более видеть меня и чем закончится встреча в противном случае. Вы должны пообещать мне, что он не узнает!

Он смотрит на меня и усмехается. Протягивает визитку.

– Если будет нужна любая помощь, любые деньги, звони. В любое время суток.

– Хорошо, – принимаю, зная, что никогда не воспользуюсь.

Он раскрывает портмоне и протягивает мне пачку купюр.

– Извини, наличных больше нет. Всё, что есть.

– Я не могу взять деньги.

– Не глупи. Можешь считать, это чаевые, что за этой истеричкой убрала. Но это тебе. И это не обсуждается.

– Я не могу.

– Севиндж, – наклоняется он. – Это на ребёнка. Если ты просишь меня скрывать такое от Тихона, то не отказывайся от моей помощи. Позволь тебе помочь.

– Хорошо, – выдыхаю я и позволяю ему вставить деньги в мою ладонь.

– Нужно придумать, что с тобой делать, – он смотрит по сторонам и на мой живот. – Придумаем. А сейчас мне нужно идти. До свидания, Севиндж.

– До свидания, Виктор. Спасибо.

Он усмехается мне в ответ, и я знаю, что совсем скоро сюда придёт Тихон. И я знаю, что мне некуда бежать. И в глубине души я знаю, что не хочу. Устала.

Он.

Стараюсь сдержать злость и не могу. Отчитываю сотрудников за косяк. Нехилый такой. На пару миллионов убытков.

Пытаюсь понять, как вышло, что они упустили утечку средств на чужой счёт. Минуя поставщика. Пытаюсь, правда. Но не в том состоянии душевном. Понятливым не скоро смогу стать. И срываюсь на крик и ругань.

Витюша лишь хмурится. Когда все покидают кабинет, бросает на меня взгляд. Недовольный. Презрительный.

– Долго ещё себя мучить собираешься?

Отмахиваюсь от его слов, как от мухи назойливой. Надоедливой. Знаю, что сказать хочет, но слышать не хочу. Не могу. Полгода одно и то же.

– Тихон, – словно решив какую-то сложную задачу в голове, бросает друг. – Я Севиндж видел.

Замираю. Заткнись. Просто закрой рот и замолчи! Но он не собирается:

– Она в Москве.

Заткнись. Я хочу наорать на него. Выставить вон.

– Я встретил её в Тимирязевском парке.

Мне плевать. Просто заткнись.

– Она полы моет в шашлычной.

Мне всё равно. Не терзай мою душу, рыжий дьявол.

– Она беременна, Тихон, – ещё тише говорит Витюша и добавляет, словно я кретин: – От тебя.

Поднимаю тяжёлый взгляд от стола и ищу хоть один долбанный намёк, что это всё мне привиделось. Послышалось. Почудилось. Разыгралось в моём воображении воспалённом. Но нет. Рыжий дьявол сверлит меня глазами. Насквозь.

Чувствую, как сердце моё сжимается от боли.

– Повтори! – всё-таки кричу на него.

– Севиндж беременна от тебя.

– Ты что – идиот? В какой шашлычной, твою мать?

Он протягивает мне прямоугольный пластик. Визитка. Адрес врезается в мою память. Отпечатывается намертво. И я срываюсь с места.

Стартую, не успев закрыть дверцу.

***

Влетаю в помещение и ищу глазами девушку. Нахожу и наконец выдыхаю. Делаю глубокий вдох. Словно полгода не дышал. Лёгкие горят от кислорода. Выдыхаю. Пока не осматриваю полностью. С головы до ног. Мрачнею от этой картины. Сердце кровью обливается. Ненависть к себе внутри плещется. Обдаёт желчью горькой.