Усама - Леви Тидхар

Вероятно, думал Джо, этот ведший расследования агент не был полностью откровенен с ним. Он грудью чувствовал предмет в пальто. От сигары уже остался один окурок, у ног выросла кучка серо-черного пепла. Бросив на землю остаток сигары, Джо раздавил его каблуком. Он понял: чего-то он ожидал. Ощущение, что за ним следят, окрепло. Неожиданно он вышел из себя. Встал. И заорал:

– А ну-ка, выходи! – Люди оборачивались на его крик. Пара девчушек-японок поспешила прочь от него, к лестнице. – Хотите врезать мне? Так чего ждете?!

Его обволакивало молчание. Дворик, казалось, застыл, блики солнечного света в стекле, пылинки и крохотные песчинки, проделавшие путь через всю Европу из пустыни Сахары, неподвижно повисли в воздухе. Появилось ощущение, будто он единственный живой, а вокруг него одни живые мертвецы замерли на ходу, словно застигнутые жутким морозом.

– Выходи, – произнес Джо, уже не так грозно. Голос его звучал хрупко на открытом пространстве. Ответа не последовало.

– Твою ж мать! – выругался Джо. И пошагал прочь.

Джо бесцельно бродил по лондонским улицам. У него было ощущение, что за ним следят, но никого заметить он не смог. Бодрость раннего утра оставила его, одолевали тяжесть и уныние. В каком-то проулке рядом с Оксфорд-стрит он исследовал пальто Мо. Во вшитом кармане нашел небольшую, накрепко переплетенную записную книжку с аккуратными записями синими чернилами внутри. Положив записную книжку себе в карман, Джо отделался от пальто. Где-то в лабиринте улочек он отыскал крохотный паб, сел подальше от окна и пил пиво. Фирменным блюдом паба были сосиски. В меню значилось десятка два разных их видов. «Англичане, – думал Джо, – когда-то покорили большую часть известного мира, но, увы, в результате еда их не стала лучше». Внутри «Пса и Утки» было тихо. Джо казалось, что он всю свою жизнь проводит в барах да пабах, и он пытался вспомнить, было ли когда-нибудь иначе. Вспомнить не смог. Знал, сделать ему нужно было бы вот что: выбросить дневник Мо, забыть про Чайнатаун, оставить в прошлом все непотребные таинства, что разматывались вроде нити с клубка в лабиринте Минотавра. Ему было дано простое задание, вот только становилось оно все менее и менее простым. Нить с клубка путалась, вязалась в узелки, однако по-прежнему оставалась единой нитью, это он понимал в той более потаенной части самого себя, где держалась абсолютная тьма его ночи. Он понятия не имел, как долго сидел в пабе, но на улице стало темнее. Еще не ночная темнота, просто серое бесформенное отсутствие света в лондонский летний день. Стал накрапывать дождь. Джо закурил сигарету и почувствовал горечь во рту. Допил свою кружку пива и заказал другую. После второй почувствовал себя лучше, словно бы морщинистую темень окон разгладили полоски света. Ему представился запах опиума, такой сладостный, но так трудно передаваемый на словах. Подумал о девушке, которая наняла его, и в сознании, как по волшебству, возник ее образ: серьезное лицо, прижатые нежные уши и мягкие каштановые волосы, ее рука на его, голос ее, произносящий: «Мне нужно, чтоб вы нашли его».

Он не сумел никого найти и меньше всего – самого себя. Думал о ней, и это давало какое-то странное утешение. Чувствовал, как отрешается от мира вокруг себя, словно сам был человеком в немом кино, бредущим во сне по пустым, довоенным улицам, человеком-невидимкой, зато мысли о девушке облегчали его отрешенность. Или, возможно, это делало пиво.

«Кучеряшки, – подумал он. – Это весь свет закучерявился, тогда как я по-прежнему оставался все еще в фокусе? Или было как раз наоборот, мир оставался, каким и был, но я влез и выпал из фокуса, вроде той девчушки в Париже, чье имя я так и не узнал, зато ей мое было известно, вроде Мо, кто разом был и здесь, и не здесь, тень, двигавшаяся в мире теней, занимаясь…»

Чем занимаясь? «Тем, – решил Джо, – что расстраивал другие тени». Вот что Мо приходилось делать. Он достал записную книжку Мо, глянул, прищурившись, на нее, однако синие буквы расплывались. Джо отхлебнул пива, покатал жидкость во рту, ополаскиваясь.

Проглотил и снова раскрыл записную книжку.

«Если мы тут, то и они должны тут быть».

Не было никаких дат, никаких подробных рисунков. Просто череда нацарапанных записей, разбросанных как попало. Пролистав книжку, Джо убедился, что заполнены в ней всего лишь первые семь страниц. Остальные – чистые. На первой странице жирными буквами, словно бы Мо водил пером по буквам за разом раз, едва не прорывая бумагу, забранными в зубчатую рамку, синие чернила впитались так глубоко, что стали почти черными – всего один вопрос:

«Но где?»

На третьей странице, у нижнего края. «Шел по следу, но потерял их в Хитроу».

Страничка четвертая, посредине. «Сегодня снова видел их. Проследил до Холборна. Опять потерял».

На второй страничке в самом низу, мелко, но все равно аккуратно выведено прямо в сторону уголка: «Встретил Р. У БН. Не сошлись из-за пригл. Посл его кд подальше».

Джо такой настрой одобрил. Еще раз глянул на запись. «Встретил Р. У БН…» Он опять достал вторую карточку, что нашел в пальто Мо. Она почти ничем не отличалась от той, какую носил с собой сам Джо, той, что его клиентка вручила ему в пабе гостиницы «Регент палас». Почти. Он перевернул карточку. На обороте от руки написано: «Рик». Подходит… и предположим, что БН это «Блюзовая нота». Обрывки нити связываются узелками воедино. За кем шел по следу Мо? Не за Лонгшоттом, Майком, писателем, автором расхожих романов, адрес неизвестен. За «ними». Потерял их в Хитроу. Куда они подевались?

Джо вспомнились черные туфли и рубаха в клетку. Подумал: «Вьентьян прекрасен в это время года…»

Последняя запись, страничка семь, ближе кверху. «Нашел их». Ниже в аккуратной рамочке: «Станция подземки Британский музей».

Джо встал. Бармен мыл стаканы. Джо попросил карту-схему лондонской подземки. Взял ее с собой на свое место. Изучил ее.

Не был особенно удивлен, выяснив, что такой станции не существует.

Полчаса спустя Джо сидел в «Эдвине Друде», глядя через дорогу на лишенную обозначения дверь мадам Сень. Пришлось одолеть чувство брезгливости, когда он распахнул замызганные двери этого паба. «Эдвин Друд» тускло освещался керосиновыми лампами, которые брызгались и чадили в низких темных нишах. Если в пабе «Пес и Утка» викторианское великолепие замечалось в зеркалах и позолоте, то «Эдвин Друд» был викторианским в смысле открытой канализации и похитителей трупов. Бармен был стар и лыс, со старческими пятнами, размером и цветом похожими на двухпенсовые монеты, на голове, маленькими узкими глазками и седыми кустистыми бровями, такие же густые волосы торчали у него из ушей, словно волшебные бобовые стебли. Он глазел на Джо, но выпивку подал ему молча, и Джо, пока нес теплое пиво к столику у грязных окон, чувствовал на себе неотрывный пристальный взгляд бармена. Запах опиума в «Эдвине Друде» был крепок, но был он вторичным: приставшая, застарелая вонь, исходившая от молчаливых выпивох. Джо вполглаза наблюдал за ними, сидевшими в пабе, жестко вцепившимися в свою выпивку: друг на друга не смотрят, в окна тоже не смотрят, взгляды опущены и устремлены либо на выпивку, либо в самих себя, в то темное тайное место, куда уходит разум, когда из него изгнан рай.