Крылья голубки - Генри Джеймс

– Ах, ну, возможно, и не надолго, – таким оказался ответ ее соседа по столу, – потому-то, разве вы не понимаете? Я – это выход.

Было очевидно, что такое возможно, несмотря на полное отсутствие в нем эффектности: выход и виделся именно в этом отсутствии. Привлекательная девушка, которую Милли не выпускала из виду, поразительная племянница миссис Лоудер, тоже, как она заметила, то и дело взглядывавшая на нее, вероятно, могла бы стать выходом, так же как и он, ведь и в ней отсутствовала эффектность, хотя, насколько можно было судить, между нею и лордом Марком, помимо этого, было мало общего. И все-таки что же действительно можно сказать, как понять, к какому предварительному заключению прийти, кроме того, что они каким-то образом оказались вместе в том, что они представляют? Кейт Крой, утонченная, но дружелюбная, смотрела на Милли через стол так, будто и правда догадывалась, как влияет на нее лорд Марк. Если она и правда догадывалась о его влиянии, что она знала об этом и в какой степени успела это влияние испытать? Не означает ли это существования меж ними чего-то особенного, не следует ли ей счесть, что они совместно, двумя своими интеллектами, усиливают вдвое те отношения, в которые она теперь погружается? Самым странным казалось ей то, что ей удается так быстро, каждым секундным взглядом распознать разнообразные признаки неких отношений; такая аномалия сама по себе, если бы Милли уделила ей больше времени, могла бы чуть ли не пугающе подсказать ей, что она обречена торопиться жить. Это была проблема краткости времени и, соответственно, перегруженного сознания.

Таковы оказались безграничные экскурсы духа нашей молодой особы всего-то на званом обеде миссис Лоудер; но что могло быть более значительным и предостерегающим, чем самый факт такой возможности? Чем иным могли быть эти экскурсы, как не частью работы – уже в тот момент – перегруженного сознания? И это действительно было лишь частью работы, как и то, что в это время менялись тарелки, подавались новые блюда, отмечались очередные этапы банкета; приличия требовали, феномены умножались, то с одной стороны, то с другой до нее доносились слова всплесками медленно наплывающего мощного прилива; миссис Лоудер почему-то становилась все более полной и еще более основательной, а Сюзи, на таком расстоянии и по сравнению, выглядела более тонко импровизированной и совсем иной, то есть отличающейся здесь от всех и вся; было всего лишь частью то, что, пока весь процесс шел вперед, наша юная леди сошла с поезда, возвратилась и взяла в руки свою судьбу, словно была способна одним-двумя взмахами крыльев ненадолго поместиться так, чтобы увидеть этой судьбе альтернативу, и судьба предстала перед ней совершенно в том образе и в том месте, где она ее оставила. Образ оказался ее образом в ореоле успеха – ведь лорд Марк заявил, что она имеет успех. Разумеется, это более или менее зависело от его понимания таких вещей, во что она, однако, сейчас вдаваться не собиралась. Но, вскоре вернувшись к разговору, она спросила его, что он тогда имел в виду, говоря о том, что миссис Лоудер станет с ней делать, и он ответил, что об этом можно не беспокоиться.

– Она получит назад, – приятным тоном сообщил он, – свои деньги. – Он мог и такие вещи произносить – что тоже было уникально, – не звуча при этом ни вульгарно, ни «ядовито»; и скоро объяснился, добавив: – Здесь у нас, знаете ли, никто ничего не делает задаром.

– О, если вы это имели в виду, мы вознаградим ее такой высокой мерой, какой только сможем, ничего нет легче. Но ведь она – идеалистка, – продолжила Милли, – а идеалисты, я думаю, в конечном счете не ощущают таких потерь.

Казалось, лорд Марк, в пределах собственного энтузиазма, нашел это очаровательным.

– Ах, она представляется вам идеалисткой?

– Она идеализирует нас, мою подругу и меня, абсолютно. Она видит нас в розовом свете, – сказала Милли. – Это единственное, за что я могу ухватиться. Так что не лишайте меня этого.

– Ни за что на свете. Такое мне и в голову бы не пришло. Но неужели вы полагаете… – продолжал он так, будто это вдруг стало для него важно, – неужели вы полагаете, что она и меня видит в розовом свете?

На некоторое время она оставила его вопрос без ответа, отчасти потому, что ее внимание все более и более отвлекалось на привлекательную девушку, отчасти потому, что, сидя так близко от миссис Лоудер, Милли не хотела показать ей, что они запросто ее обсуждают. А миссис Лоудер, надо сказать, прокладывала свой курс в другой стороне, обращаясь к разным особам так, словно они – островки в архипелаге, в целом предоставляя им чувствовать себя свободно, тогда как Кейт Крой все время проявляла себя как человек заинтересованный. И вдруг Милли тоже почувствовала себя свободно – она обрела свободу, решив, что миссис Лоудер на самом деле устроила все это, чтобы получить доклад о ее качествах и, так сказать, о ее ценности от лорда Марка. Она не желала, эта замечательная дама, чтобы у него был повод не знать, что он думает о мисс Тил. Почему его суждение было ей так важно – в этом еще оставалось разобраться; однако именно это озарение сейчас определило ее ответ.

– Нет. Вас она знает. У нее есть, видимо, свои резоны. И все вы здесь друг друга знаете – я это вижу, – насколько вы вообще что-нибудь знаете. Вы знаете то, к чему привыкли, и то, к чему вы привыкли – именно оно, и только оно, – вас и создает. Но существуют вещи, которых вы не знаете.

Он воспринял это так, будто ее слова могли оказаться справедливыми, будто они могли попасть в точку.

– Вещи, которых я не… При всех моих стараниях и путешествиях по всему миру, предпринятых ради того, чтобы не осталось такого, чего бы я не узнал?

Милли задумалась, и, вероятно, правдивость его претензии, которой нельзя было пренебречь, усилила ее раздражение и – соответственно – остроту ума.

– Вы – человек пресыщенный, но не просвещенный. Вам все знакомо, но вы реально ничего не осознаёте. Я хочу этим сказать, что вы лишены воображения.

Выслушав это, лорд Марк откинул назад голову, устремив глаза на противоположную стену комнаты, и наконец-то всем своим видом показал, что это его ужасно развлекло, чем привлек внимание хозяйки. Однако миссис Лоудер только улыбнулась Милли в знак того, что от нее и ждали чего-то пикантного, и, с всплеском гребного винта, возобновила свой круиз меж островками.

– Ох! – воскликнул молодой человек. – Это я уже слышал раньше!

– Вот в том-то и дело. Вы всё уже слышали раньше. Вы и меня, разумеется, слышали раньше, там, в моей стране, и достаточно часто.

– О, далеко не достаточно, – возразил он. – Но очень надеюсь, что буду слышать вас снова и снова.

– Но что в этом хорошего? Какую пользу это вам принесло? – продолжала девушка, теперь как бы откровенно его забавляя.

– Это вы сами увидите, когда узнаете меня получше.

– Но я совершенно уверена, что никогда вас не узнаю.

– Тогда в этом-то и будет вся польза, – рассмеялся он.

Если их беседа тем самым определила, что они не смогут или не захотят общаться, почему же у Милли все это время было такое чувство, что между ними как-то ненормально быстро устанавливаются отношения, вопреки ее желанию ей предназначенные? К каким более странным последствиям может привести их необщение, чем разговор, который произошел между ними, – разговор почти интимный? Ей хотелось уйти подальше от лорда Марка или, вернее, от себя самой, раз она вся была у него на виду. Она уже поняла – в конце концов, она ведь тоже была созданием замечательным, – что впоследствии его будет гораздо больше, он станет приходить за нею и особой чертой их общения для нее станет держаться так, чтобы о ней самой не заходило и речи. Все, что угодно, могло бы войти в их отношения, но только не это; построив же отношения таким образом, они, вероятно, сумеют даже сохранить их надолго. Начать можно было бы прямо тут же, на месте, вернувшись к теме привлекательной девушки. Если сама она намерена исключить себя, то лучше всего это сделать, включив кого-то другого. Естественно было включить Кейт Крой: Милли до некоторой степени готова была в случае необходимости пожертвовать ею, потому что нисколько за нее не боялась. Сам лорд Марк, кстати говоря, облегчил ей задачу, сказав, чуть раньше, что здесь у них никто ничего даром не делает.