Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
– А вы подумали, мама, каково живется на свете вот этой неблагодарной современной дочери? Может быть, она не знает даже, куда ей бежать от радостей семейной жизни? Сегодня как вчера, вчера как сегодня… Поймите, что я никого не обвиняю, но ведь я все-таки я и не могу не чувствовать некоторых вещей. Идешь домой, как в берлогу, где самый воздух насыщен какими-то хищническими инстинктами… В моем возрасте девушки тоже кое-что понимают, и у них развиваются свои инстинкты, свое чутье… Разве я не понимаю, что наше положение отчаянное? Даже очень хорошо понимаю. Это со всяким может быть, мама. Но из этого не следует, что из дома нужно делать ад. Ты будешь во всем обвинять папу, он будет обвинять во всем тебя, а я буду обвинять во всем обоих вас… Очень милая живая картинка. Мама, ведь так жить нельзя…
«Какая она умная… Боже, какая умная! – с восторгом думала Валентина Яковлевна, слушая этот монолог. – И как она права, моя крошка… Если бы такой девушке хорошее приданое и более определенное общественное положение…»
Но эти материнские восторга были погашены всего одной фразой умной дочери.
– Мама, Чернолесов не был?
– Да нет же, Нюта… Я уже говорила тебе. Какая ты рассеянная! Вчера он прибегал дна раза и не застал тебя.
– Почему прибегал?
– А если такой вид у человека? Я не виновата… Глаза блуждающие, задыхается… «Анна Сергеевна дома?» Я уж не говорю о вежливости… Впрочем, я уже привыкла, что в этом доме на меня обращают столько же внимания, сколько дают его заблудившейся кошке…
– Мама, опять жалкие слова?
– Ну, не буду… Вы все против меня.
Валентина Яковлевна готова была расплакаться, но этот душевный порыв вовремя был остановлен письмом от Мейчика.
– Посыльный ждет, – докладывала Саша.
Пробежав записку, в которой Мейчик извещал, что приедет вечером, Валентина Яковлевна ответила:
– Скажи, что хорошо.
Сделав большую паузу, она прибавила:
– Как видишь, у меня тоже есть свои секреты, Нюта…
– А я знаю, от кого записка… От Мейчика. Он здесь уже недели две, и я его видела издали… в театре.
– Отчего же ты мне ничего не сказала, Нюта?
– Забыла, мама… Кстати, мне его тоже нужно видеть и поблагодарить за одно маленькое одолжение.
– Пожалуйста, только без дерзостей… Ты вообще всегда как-то странно держала себя с ним. Я понимаю, что есть люди, которые нам не нравятся, но это еще не значит, что мы должны быть с ними дерзкими.
Девушка только взглянула на мать и ничего не ответила. Валентина Яковлевна вдруг смутилась и почувствовала, что опять начинает краснеть. Наступила неловкая пауза. Валентина Яковлевна вовремя вспомнила о давешней выходке мужа и сразу оправилась. О, он дорого заплатит ей за эти дерзости…
– Мама, у меня что-то голова болит… – предупредила девушка, предчувствуя взрыв материнской энергии.
Через пять минуть девушка сидела у себя в комнате за письменным столиком и торопливо писала. Но эта работа подвигалась плохо. Первое письмо начиналось так: «Милый Володя, мне кажется, что нам лучше объясниться письменно, хотя я и знаю твое отвращение к женским письмам»… Перечитав эти строки, девушка только пожала плечами, разорвала письмо и бросила его в корзинку. «Милый Володя» – так может написать горничная Саша. Следующее письмо начиналось так: «Дорогой друг»… – опять не то. Можно подумать, что пишет какая-то огорченная дама. Только в третьей редакции письмо получило утверждение.
«Милостивый государь Владимир Федорович! Я знаю ваше отвращение к женским письмам, но все-таки пишу… В личные объяснения вносится много совсем ненужной энергии, а на бумаге можно высказаться спокойнее, логичнее и безобиднее. Итак, мои корабли сожжены: я поступаю на сцену. Знаю ваше мнение по этому вопросу, но не смущаюсь. В жизни необходимо поступать решительно. Не скрою, что мне и тяжело и грустно. Так и должно быть… В душе каждой женщины живет неискоренимое тяготение к своему углу, к своему гнезду, и это скромное желание иллюстрируется в девичьей душе радужными картинами тихого семейного счастья. Всякое счастье именно должно быть тихое… Впрочем, так мечтали и жили наши бабушки, а на долю внучек выпадает только тревожное счастье. Вы понимаете, что я хочу этим сказать, и поймете также, что я никого не хочу винить. К чему иллюзии, несбыточные мечты, сладкие девичьи грезы – все это, увы! принадлежит к области бутафорских принадлежностей и даже не заслуживает снисхождения. На жизнь нужно смотреть трезвыми глазами… Из этих посылок и предварительных размышлений на общую тему, как вы догадываетесь, ничего хорошего не предвидится. Имейте терпение дочитать это письмо до конца…»
На этом пункте письмо остановилось. Анна Сергеевна прошлась несколько раз по комнате, а потом улеглась на кушетку. Она смотрела в потолок и думала о самых обидных вещах. Разве все, что было в душе, можно было описать? Да ведь для этого пришлось бы написать целую библиотеку…
– И все-таки я баба, кислая баба… дрань… – шептала девушка, ломая руки. – Кому нужны наши бабьи стоны?.. Ах, как все глупо… И нисколько даже не чувствительно. Баба, баба, баба, проклятая, плаксивая баба…
Ей ужасно хотелось плакать, но она припомнила жалкие сцены между отцом и матерью, когда мать плакала такими фальшивыми и никому ненужными слезами, и удержалась. Нет, не нужно слез…
IV
Утро следующего дня вся семья провела дома, что возмущало Валентину Яковлевну. Она понимала, что дочь ждет своего Чернолесова, как сама ждала Мейчика. Это была самая обидная конкуренция между матерью и дочерью, и обе оглядывали друг друга с враждебным любопытством совершенно незнакомых женщин. Каждая думала о том, зачем торчит здесь другая. Обыкновенно Анна Сергеевна исчезала из дома с утра, а тут торчит, как пришитая. Мать заметила, что сегодня костюм дочери, несмотря на обычную небрежность, устроен с расчетом, и даже появилась на шее бархатная ленточка с медальоном; дочь заметила, что мать оделась с особенным вниманием и подвела глаза. Не замечал ничего один Сергей Иванович, счастливый тем, что его вчерашняя выходка обошлась так дешево. В присутствии дочери Валентина Яковлевна не смела устраивать сцен, и поэтому он не уходил «по делам».
– Ты это что же сидишь дома? – заметила вскользь Валентина Яковлевна.
– Я? А я отправлюсь после завтрака, Валечка…
Анна Сергеевна не была сегодня так ласкова с отцом, как вчера, и это его смущало. Он не подозревал, что дочь тоже была бы рада, если бы
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!