Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
– Почему же какой-нибудь хам знает, кто я такой и зачем я пришел? Ведь на мне не написано, что я ищу места, как отравленная крыса ищет воды…
– Повторяю: никто не виноват, что мы глупы… Да, все мы, провинциалы, неизлечимо глупы: потеряем место в провинции и летим в Петербург искать новое, а здесь никто его для нас и не думал приготовлять. Кажется, просто и ясно?
– А другие-то, Валечка? Ведь они как-то устроились же? Да… Нужно иметь терпение, Валечка… да… Будет время, и мы устроимся не хуже этих других… Да, терпение и терпение…
Лохов подошел к жене и хотел ее обнять, но она брезгливо отстранила его рукой.
– Сергей Иваныч, от вас опять разит водкой? Вы опять пьяны? Господи, до чего я дожила…
– Валечка, я, действительно, заходил опять к Доминику, – виновато забормотал Лохов. – Как-то легче на людях… Смотришь на всех и думаешь: ведь вот люди и одеты прилично, значит, у каждого есть свое место… да…
– Вы мне гадки… отвратительны! – стонала Валентина Яковлевна, ломая руки. – И это отец семейства…
Эта жалкая семейная сцена походила на тысячи других таких же сцен, какие разыгрываются в тысячах других семей, и под влиянием специального раздражения обещала закончиться обычным финалом, т. е. Валентина Яковлевна трагически умолкала и начинала собираться уезжать из дому «навсегда». Это было сигналом, что Сергей Иваныч должен был просить прощения, унижаться и брать на себя все вины настоящего, прошедшего и будущего. На этот раз, однако, дело обошлось и без такого финала, потому что в передней послышался звонок. Валентина Яковлевна сделала движение, чтобы убежать в свою комнату, но это был опять не Мейчик, а дочь. Она вошла в столовую легкой, уверенной походкой и, снимая на ходу перчатки, коротко спросила:
– Чернолесов был?..
– Гм… Кажется, нет, – ответил Лохов.
Девушка была высокого роста, с некрасивым, но пикантным лицом. Светло-русые волосы небрежно выбивались на лоб сбившимися прядями и частью прикрывали маленькие розовые уши, образуя живую рамку. Всего лучше были темные, серые глаза, глядевшие с скрытой дерзостью. Серое осеннее платье облегало высокую фигуру, как перчатка. Вообще девушка не походила на дочь несчастных родителей.
– Нюта, какой тон! – укоризненно заметила Валентина Яковлевна.
Девушка как-то строго посмотрела на отца и на мать, потом на остывший суп, и строго проговорила:
– Опять разыгрывалась приятная семейная сцена? По всему вижу, что ссорились…
– Нюта, как ты говоришь? – вступилась Валентина Яковлевна, напрасно стараясь придать голосу авторитетную строгость. – Разве можно так держать себя с отцом и матерью? Ты еще девушка и не должна даже подозревать о существовании таких вещей, о которых могут говорить между собой большие.
– А вы, maman, не можете обойтись без жалких слов? – небрежно ответила девушка, снимая шляпу.
– По-твоему, отец и мать только жалкие слова? – обиделась Валентина Яковлевна. – Несчастная, что тебя ожидает в будущем? Сергей Иваныч, вот плоды вашего воспитания. Полюбуйтесь… Будь у Нюты другой отец, разве она позволила бы себе говорить так с матерью?
– Валечка, что же я… то есть я тут ничего не понимаю.
– И я тоже, папа… Ну, довольно, maman. Право, нехорошо ссориться с ближними, а кроме того – я страшно проголодалась.
Это была маленькая военная хитрость, чтобы прекратить неприятную сцену. Питать дочь было слабостью Валентины Яковлевны, и она бросилась сама ставить прибор. Лохов сразу повеселел и приободрился. Попробовав ложку холодного супа, девушка сделала гримасу и проговорила:
– Разве можно так долго ссориться?
– Можно подогреть суп, Нюта…
– Нет, не нужно. Что у нас на второе.
Валентина Яковлевна позвонила и, не садясь, говорила:
– Твои милый papa, Нюта, не может сойтись характером с швейцарами – в этом все наше несчастие…
– Валечка, всему есть границы…
– Бедный папа, у тебя сегодня нехороший вид, – с участием проговорила девушка, делая вид, что не расслышала ядовитого замечания матери. – Мы больны? Мы хандрим?
– Да, то есть нет… вообще ничего особенного.
Лохов как-то терялся и даже краснел от каждого ласкового слова дочери.
III
Это демонстративное внимание к отцу было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Валентина Яковлевна заговорила каким-то придавленным голосом, каким говорят провинциальные трагические актрисы:
– Нюта, ты ничего не понимаешь… да. Да, бедная моя девочка… Наших средств едва хватит до весны, а потом мы очутимся на улице… Вот этот человек (трагический жест в сторону Сергея Иваныча) погубит и тебя, как погубил меня… Он целый год без всякого толка мыкается по Петербургу, мы доедаем последние крохи, и впереди ничего. Да, ничего… Тогда как стоило только обратиться к Мейчику… Да, к Мейчику!.. Одного слова Леонида Павлыча достаточно, всего одного слова, чтобы мы устроились не хуже других. Этот человек может сделать все…
Сергей Иваныч покраснел, стукнул по столу кулаком и проговорил самым вызывающим тоном:
– Все, что угодно, но я к Мейчику не пойду!.. Да-с, не пойду…
Валентина Яковлевна была поражена не самым ответом, а дерзостью его тона. Она что-то хотела сказать, но дочь ее предупредила. Она подошла к отцу, поцеловала его в лоб и ответила в его тон:
– Браво, папа!.. Мы с тобой к Мейчику не пойдем. Молодец папа, дай я тебя еще раз поцелую. Проживем и без Мейчика…
– Хорошая моя… дочь моя… – шептал Сергей Иваныч, растроганный этим вниманием до слез.
Целуя отца, девушка проговорила вполголоса, но настолько громко, чтобы мать могла слышать:
– А у меня для тебя, папа, есть маленький секрет… Совсем ма-а-ленький!..
Последние слова девушка проговорила с детской шепелявостью, как говорила, когда еще ребенком ласкалась к отцу.
– А теперь папочка пойдет отдохнуть после обеда… да? – прибавила она шутливо. – Папочка устал…
Серией Иваныч уже начинал падать духом, ожидая бури, но дочь с чисто-женской ловкостью спасла его. Буря, конечно, будет, но лучше уж пусть будет завтра, а только не сегодня. На сегодняшний день совершенно достаточно…
– Да, мне, действительно, нужно отдохнуть, а вечером опять придется идти по делам…
Когда Сергей Иваныч вышел, в столовой царило несколько времени самое мучительное молчание. На лице Валентины Яковлевны выступили красные пятна, а руки лихорадочно комкали салфетку.
– Что это у вас за секреты, сударыня? – проговорила она наконец, напрасно стараясь придать голосу спокойствие. – Ты не понимаешь, что такое твой отец… Это сумасшедший, это несчастие всей нашей жизни.
– Мама, напрасно ты говоришь мне все это, – спокойно ответила девушка. – Ведь я не должна и подозревать того, что иногда волнует больших. А затем, как мне кажется, ты просто изводишь отца… Он такой жалкий и несчастный…
– И ты против меня? Вот награда за все мои заботы и хлопоты о
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!