Король лжи - Джон Харт

– Где был я в ту ночь? – произнес я.

– Убедите меня, – потребовала она.

Решающий момент. У меня было алиби. Ванесса поддержала бы меня в любом вопросе. Осознание этого прошло по мне, подобно прохладной воде. Хорошо продуманное алиби в случае судебного разбирательства было наиболее ценной вещью в мире. Это то, ради чего любой загнанный в угол преступник мог бы убить. Но хотел ли я правды? Ответ – да. Я жаждал правды так сильно, как только мог. Я хотел отвести испепеляющий взгляд Миллз подальше от себя. Я желал спать в своей собственной кровати и знать, что никогда не окажусь в шкуре преступника. Я хотел предъявить ей мое алиби как подарок. Обернуть его в симпатичную бумагу и преподнести с низким поклоном.

Но я не мог. Пока не прояснится все с Джин. Окажись я вне подозрения, они накинутся на нее. Копни они глубже, и тут же появится причина для совершения ею подобного преступления – смерть нашей матери, завещание Эзры или длительное жестокое обращение. Более того, насколько я знал, она может убить и за Алекс. Мысленно возвращаясь к той ночи, я знал, что Джин была способна на это. Все отразилось на ее лице – гнев из-за смерти матери и смятение от ощущения тотального предательства. Эзра уехал, и она тоже буквально сразу же. Она вполне могла последовать за ним. И, как все мы, Джин знала, где он хранил оружие. Мотив, средства и удобный случай – святая троица для предъявления обвинения в совершении преступления. Дуглас мог бы съесть ее живьем, если бы узнал подробности. Вот почему я должен быть верен, что она в безопасности, прежде чем бить картой алиби. Я взглянул на Миллз – ее лицо сплошь состояло из углов и резких линий. В стеклах ее очков я видел отражение своих собственных очертаний, искаженных и нереальных.

– Это похоже на то, что я сказал Дугласу. Отец уехал. Я пошел домой. Всю ночь я провел в постели с Барбарой.

Что-то шевельнулось в ее лице, мелькнул быстрый взгляд хищника, и она закивала, как будто услышала то, что ожидала. Или то, что надеялась услышать. Она улыбнулась, и я занервничал, не знаю почему.

– Именно тогда? – спросила она. – Подумайте хорошо.

– Именно тогда.

– Хорошо. – Она завела автомобиль и отвезла меня домой. – Не уезжайте из города, – сказала она напоследок, когда я выходил из автомобиля.

– Ха-ха, – сказал я. – Забавно.

– Кто шутит? – спросила она, сверкнув все той же приводящей меня в беспокойство улыбкой. После этого она отъехала назад по подъездной дороге и умчалась. Я закурил и уставился на пустое место на дороге, где недавно стоял ее автомобиль. И тут наконец-то меня осенило, почему ее улыбка беспокоила меня. Я виделэту улыбку прежде, в зале суда, прямо в тот момент, когда Миллз выдергивала «коврик» из-под ног адвоката, имевшего неосторожность недооценить ее.

Первое дело об убийстве мне досталось очень рано. Я был молод, идеалистически настроен, и, хотя мой клиент был виновен, я сочувствовал ему. Он убил своего соседа в пьяной драке при разделе подъездной дороги. Он не думал, что оружие заряжено, просто хотел напугать парня, – достаточно обычная история, пока в груди человека не появляется кровавое отверстие.

На судебное разбирательство ушло восемь дней. Я добивался того, чтобы с клиента сняли обвинение в убийстве, но жюри присяжных возвратилось с приговором о непредумышленном убийстве. Мой клиент получил семь с половиной лет, что не было не так уж плохо. Через два часа после оглашения приговора я получил вызов в тюремную больницу. Мой клиент совершил неудачную попытку самоубийства, проглотив половину галлона очистительной жидкости. Охранники смеялись над этим случаем, называя его внутренней обработкой. В тюрьме, как объяснили они между улыбками, использовались только нетоксичные препараты. В течение недели у него будет идти зеленое дерьмо, затем все будет о'кей. Такое случается. Перемигивание, ха-ха-ха.

Я нашел своего клиента в больнице. Он был в эмбриональном состоянии и плакал, не обращая внимания на меня и приставленных к нему охранников. Парню потребовалось пять минут на то, чтобы встретиться со мной взглядом, и еще пять, чтобы ответить.

– Неужели вы ничего не понимаете? – воскликнул он. Я безмолвствовал в неведении.

– Посмотрите на меня.

Я покачал головой, чтобы показать, что мне нужно нечто большее.

Тогда он закричал, вены вздулись на его шее, напоминая веревки.

– Смотрите на меня!

Я обратил взгляд на безразличного охранника, но тот пожал плечами.

– Он – сука, – резюмировал охранник. – Только гляньте на него.

Мой клиент был маленький, хорошо сложен, с чистой кожей и ровными белыми зубами. Он был привлекателен, пожалуй, даже красив.

Внезапно вызывающим отвращение интуитивным способом я ощутил это.

– Я не могу вернуться в тюрьму, – наконец сказал он мне. – Я сразу умру. Я буду убивать себя сам, – поклялся он мне, – так или иначе.

В конце концов история выплыла наружу. Он отбывал срок до того, как я познакомился с ним. Было нечто такое, чего я не знал. Они сбивались в группу. Иногда по трое или четверо. Иногда их было семеро. Прикрепляли изолентой фотографию размером с журнальный разворот на его голую задницу и вертели им, а чтобы он был послушным, засовывали отвертку в ухо. Парень показал мне шрам, который остался у него, когда он попытался сопротивляться. Он остался глухим на одно ухо.

Он описывал это между раздирающими кишки рыданиями. Вот куда он должен был вернуться! Иногда его мучили в течение нескольких часов.

– Я не смогу этого вынести, парень. Просто не смогу.

На следующий день его перевезли в центральную тюрьму города Роли. Две недели спустя он наконец сумел убить себя. Ему было двадцать семь лет, столько же, сколько и мне в то время. Я никогда не забывал его, поскольку это было самое ужасающее проявление отчаяния из всех, свидетелем которых я когда-либо был. С тех пор в моем представлении тюремная система стала воплощением психического нездоровья, и я никогда не забывал того, что увидел в глазах моего клиента.

Да, Миллз напугала меня. Фактически навела ужас. Я играл в опасную игру, с реальными ставками. Но Эзра мертв, его тень столь же изодрана, как и его плоть, и я наконец узнал несколько вещей о самом себе.

Я дал Миллз две минуты, чтобы исчезнуть, затем бросился к своему грузовику. Необходимо было поговорить с Джини предупредить ее о Миллз. Сообщить ей, чтобы не открывала рта. И если бы она не захотела слушать, я заставил бы ее слушать. Так или иначе.

Сильные слова.

Я мчался вверх по Мейн-стрит, но дорога была перекрыта из-за приближающегося поезда. Поэтому я срезал кусок справа от Эллис-стрит и проскочил через мост, а поезд мчался подо мной, извиваясь черной змеей. Я не знал, разговаривала ли Миллз с Джин. Она могла быть еще в пути, остановленная этим самым поездом. Поэтому я одним глазом следил за дорогой и набирал номер телефона в доме Джин на своем мобильном. Я услышал гудок занятой линии, подождал и нажал кнопку повторного набора. Затем дважды все повторилось, и наконец линия освободилась. Я находился уже на полпути, а телефон не отвечал. Я насчитал пятнадцать сигналов звонка, но никто не подходил. Я бросил телефон вниз, попытался успокоиться, но напрасно. Я был близок к панике. Меня бросило в жар. Я представил Джин в тюрьме: она не смогла бы этого вынести; это убило бы ее, как пули в голове Эзры.