И только море запомнит - Полина Сергеевна Павлова

Лорд опускает взгляд. С секунду он думает. И то, что приходит ему на ум, совершенно не соответствует его предыдущим словам. Он окончательно теряет контроль над собой. И это одна из тех вещей, которых он боится. Ему не страшно потерять голову, но как же он опасается потерять лицо.

Бентлей выдвигает ящик стола, из которого достает чистую ветошь и несколько крохотных пузырьков.

– И… Задержитесь… Когда-то я предавался точным и естественным наукам. Медицине в том числе.

– Думаете, что можете вот так легко заставить меня сменить гнев на милость? Моя благосклонность дорого стоит.

Равнодушие, каким сквозит ее голос, почти раздражает, почти оскорбляет и доводит до исступления.

– Если бы я хотел купить вашу благосклонность, заплатил бы стерлингами. – Лорд откидывается на спинку кресла, подзывая Моргану к себе. – Я знаю, на что способны ваши врачи. Ничего, кроме грязных тряпок и рома, в их распоряжении нет.

Она сдерживает порыв. Плохо, но сдерживает. Несколько раз сжимает ладонь – признак того, что Моргана взвешивает, насколько будет удовлетворена, если начнет драку, переходящую в кровавую резню. Кеннет знает, что ей не выгодно его избиение. Но даже если это не так, он не позовет на помощь. Самообладание Моргана возвращает себе только через стиснутые кулаки и шумный выдох через нос. О’Райли делает шаги по направлению к нему – один, второй, третий, пока бедром не равняется с краем стола. В очередной раз поворачивается и поднимает сорочку, буквально отрывая присохшую ткань от израненной спины. Дело не из приятных, но даже если Моргана шипит, то делает это настолько тихо, что Кеннету и не слышно. Она оставляет болтаться ткань где-то в районе шеи, чтобы еще прикрывала и плечи.

Странное решение, если учесть, что она без стыда и стеснения стояла голой по пояс на палубе собственного корабля. Но, признаться, Кеннет на нее и не смотрел. Голод по женскому телу вытеснило осознание неизбежности. Деяния рук его прямо под носом. Ладони вновь начинают дрожать, еще сильнее, чем когда ему впервые пришлось убить человека… не человека, а разбойника. Ему хочется искупить… вину? Перед ней? Пираткой? Которая хотела его прирезать.

Трижды.

Поднявшись с кресла, Бентлей подходит к небольшому тазу в углу рядом с зеркалом. Он любит умываться перед сном или после изнуряющей работы. Вода еще теплая. И он не находит ничего лучше, чем опустить в эту воду полотенце с вышитыми в углу его инициалами – для него роскошь и статус превыше всего.

Кеннет возвращается к Моргане. Несколько секунд все-таки мешкает, перед тем как коснуться спины. Он делает это аккуратно, хотя понимает, что придется надавить сильнее и немного потереть. Прикосновения к спине Морганы кажутся ему интимным моментом. Он не ведет пальцами по тому, что натворил, касается тканью, но даже так чувствует тепло ее болезненно вспухшей разодранной кожи. Будь он более нежным, его бы уже вывернуло от созерцания безобразия на спине.

Не столько уже вытирая кровь, сколько оглаживая бледную кожу, старые шрамы, Кеннет ведет полотенцем. О’Райли не дергается ни от одного движения, только иногда выпрямляется, не позволяя себе ни склонить головы, ни ссутулиться.

– Будет щипать. Но кровь больше не пойдет. Лекарства от врача… который лечил короля. А его величество… дал мне саквояж. Подарок в плавание.

О’Райли не произносит ни единого слова. Откупорив один из пузырьков, Бентлей промакивает кусок ветоши и вновь ведет по свежим ранам. Он разодрал ее тело беспощадно. Наверное, было бы еще хуже, если бы он завершил приговор или позволил Спарксу закончить. Зеленоватый раствор, немного пахнущий травами, должен помочь. Он видит, как напрягаются мышцы. Пытаясь успокоить, поглаживает проступающие ребра. Ей это не нужно, она стоически вынесла три удара, но нужно самому Кеннету.

– И последний штрих. Заживет быстрее. – Бентлей наливает на ветошь содержимое другого сосуда и принимается перематывать всю спину, стараясь прижимать ткань как можно ближе к коже, чтобы закрылись все раны. – Готово. Теперь боль вас больше не побеспокоит.

– Меня и не беспокоила боль. До сегодняшнего дня, – она язвит, огрызается, так сделал бы любой зверь, ран которого коснулись руки человека, их оставившего. И он не может винить ее в этом. Уже можно поблагодарить за то, что она в принципе позволила о себе позаботиться.

В голову закрадываются мысли: что могло сподвигнуть Моргану, всю такую благородную, воспитанную, стать той, кем она стала? Не от хорошей жизни люди бегут в море – это Кеннет понимает, как делец, бизнесмен и торговец, которому приходится иногда иметь дело со сбродом, но, в сущности, он не может представить, как можно стать головорезом и преступником. Не то чтобы все люди, окружающие его – продажные политики, ростовщики, задирающие цены, торговцы, продающие плохой товар, – хорошие люди. Но есть зло необходимое и честное, а есть смутьяны, пытающиеся нарушить хрупкое равновесие, творящие еще большее зло, чем он сам.

Моргана натягивает сорочку обратно. Кеннет молча кивает, больше себе, чем ей. Сдавленность в груди и подступающий комок не дают нормально и слова сказать.

– Мор… кхм… Мисс О’Райли. Останьтесь. Вам нужно отдохнуть.

Пытаясь хоть как-то вернуть себе былую строгость, Кеннет делает еще один глоток бренди за плечом капитана «Авантюры».

– В следующий раз… если встретите очередного любовника, не останавливайтесь, чтобы помочь. Мои запасы не бесконечны… чистые сорочки в комоде справа.

Бентлей оставляет ее одну.

Хуже ночь Моргане тяжело вспомнить. Даже то время, когда желудок завязывался в узел от голода, а руки ныли от кровавых мозолей на пальцах и ладонях, выглядит проще и легче. Все познается в банальном и глупом сравнении.

Раны пульсируют под тугими повязками. В чужой постели она не может вздохнуть, не то что повернуться. Так и лежит на боку, чувствуя, как немеет правая рука, свешенная с края. Но ужаснее всего даже не задубевшие и ставшие деревянными кончики пальцев, а то, что чистая сорочка Кеннета на ее теле пахнет родным и знакомым, почти тем местом, откуда она бежала. А дом пахнет легкими травами, свежестью, которой нет в море, и… воспоминаниями.

Моргана не была там девять лет. И сомневается, что дома ничего не изменилось. Несколько лет назад она отправила отцу письмо, когда находилась в Порт-Ройале, но ответа так и не получила. Наверное, его очередная «любимая жена» просто устроила скандал, получив конверт, и потребовала сдать дочь властям, чтобы прибрать к рукам солидную выплату за ее голову – тогда она составляла почти три тысячи фунтов, сумма, позволяющая жить так хорошо и вольно, что в голове никогда не появится мысли жевать картофельные очистки.

Ни одна миссис О’Райли не потерпит писем от разбойника в своем доме. Ни одна ирландская женщина не упустит возможности заработать, даже если