Любовные письма с Монмартра - Николя Барро

Она помотала головой:

– Очень жаль, но нет. То есть, может быть, кто-то и приходил, но я не видела, потому что находилась далеко.

– Ну а когда ты работала над ангелом неподалеку от могилы Элен, то кто-нибудь из этих людей… делал там что-нибудь?

Она взглянула на меня с удивлением.

– Что ты имеешь в виду, Жюльен? – спросила она. – Ты о вандализме? Там что-нибудь повредили или что-то пропало?

Я почувствовал, что краснею. Наверное, надо было сказать ей всю правду, но я не смог. Иначе Софи, как и Александр, назвала бы меня сумасшедшим.

– Да нет! – отмахнулся я. – То есть все-таки да. Куда-то затерялась моя зеленая жестяная лейка. Она раньше всегда стояла у меня за камнем.

– Ах вот что!

Я не понял, поверила она мне или нет. Она посмотрела на меня, сделав большие глаза.

– Так, значит, кладбищенские воры, – сказала она с улыбкой и прищелкнула языком. – Ну, если хочешь, я могу понаблюдать, Жюльен. Я же всегда тут поблизости.

Зазвонил ее телефон, и Софи посмотрела на меня, как бы извиняясь.

– Нет-нет, – сказал я, помахав рукой. – Ты разговаривай, мне все равно уже пора.

Софи улыбнулась мне на прощание и еще раз поблагодарила, кивнув на венок. Удаляясь, я услышал, как она заговорила необычайно ласково: «Нет, что ты, Chouchou[53], как я могу забыть? Я сегодня закончу пораньше, как обещала… Да-да, буду дома не позже пяти… Да, я тебя тоже».

В итоге я ушел с кладбища буквально с пустыми руками. Визит, который я тут же нанес в мастерскую «Бертран и сыновья. Надгробия и другое» тоже прошел безрезультатно, особенно если принять во внимание теорию Александра насчет романтично настроенной молодой вдовы.

Я обнаружил месье Бертрана во дворе среди его памятников, где он как раз толковал с пожилой супружеской парой о преимуществах старых плит.

– С них можно сбить старую надпись и сделать новую, – громко рассуждал он. – Это обойдется вам не так дорого, а выглядеть будет солидно. Никто ведь не станет рассказывать, что камень уже был в употреблении. – Он почесал за ухом и кинул взгляд в мою сторону. – Но вы пока походите, присмотритесь. Я всегда говорю: за погляд денег не берут.

Пожилые супруги, переговариваясь вполголоса, пошли дальше разглядывать выставленные памятники. А месье Бертран, улыбаясь, поспешил мне навстречу. Очевидно, он меня сразу вспомнил.

– Месье Азуле! Это вы! Что же вас привело ко мне? – Он пожал мне руку. – Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы заказать еще один памятник?

К счастью, в этом отношении я мог его успокоить.

Мы остановились на солнцепеке среди множества необработанных камней, и я довольно многословно изложил ему суть моего вопроса.

Это вызвало у месье Бертрана бурную реакцию. По-видимому, мои слова сильно задели его профессиональную гордость.

– Ну знаете ли! – возмущенно воскликнул он и развел руками, показывая, что ни в чем не виновен. – Как вы могли такое подумать! Просто не верится! – Он не переставая качал головой. – Молодой человек, я веду это предприятие вот уже сорок лет, а до меня его вел мой отец, а когда умру – надеюсь, еще не скоро… – при этих словах он трижды постучал по мраморному цоколю рядом с собой, – наше предприятие будут вести мои сыновья… Но никогда еще, – заявил он, бросая на меня укоризненный взгляд, – никогда никто на меня не жаловался.

– Да я ведь не жалуюсь, – поторопился я вставить. – Я только хотел узнать, не могли ли вы случайно рассказать кому-нибудь, – тут я понизил голос, – про, так сказать, особенность этого памятника.

Месье Бернар фыркнул.

– А если так, – продолжал я, – то вы просто скажите мне. Потому что для меня очень важно знать, известно ли об этом еще кому-нибудь. Тут речь, можно сказать, о жизни и смерти. – Я пристально посмотрел на мастера, радуясь в душе, что нашел удачную формулировку.

Каменотес в ужасе отпрянул и даже зажмурился. Но затем посмотрел мне прямо в глаза. Ни один мускул на лице у него не дрогнул, руки он сложил на животе, который заметно круглился, едва умещаясь под плотно облегающим его рабочим комбинезоном.

– Совершенно исключено, месье Азуле! Я сам делал тайник, даже сыновей не подпускал. Вы сами тогда сказали, чтобы я держал это в секрете, и я так и делал, как вы велели до самой этой минуты, и разрази меня гром, если это неправда! Все, о чем я договариваюсь с заказчиками, не выходит за пределы мастерской, можете мне поверить. Если бы вы знали, какие только истории не доходили до моих ушей! И какие только пожелания заказчиков не приходилось иногда выполнять!

Он театрально возвел глаза к небу, и я даже мысленно не пытался представить себе, какие это могли быть пожелания.

– Нет-нет, месье! Конфиденциальность – основа нашей профессии, и я не устаю повторять это сыновьям. Нерушимая конфиденциальность! Я не только каменотес, я еще умею хранить тайну как могила. Ха-ха-ха! – разразился он громким хохотом.

Вероятно, эту шуточку он не раз повторял. Она прозвучала как слоган: «Каменотес молчалив как могила».

Супружеская пара, все еще бродившая среди полированных каменных плит, перестала совещаться и с интересом поглядывала в нашу сторону.

Заметив, что я не подхватил его хохота, месье Бертран добавил перцу:

– Да что там – как две могилы! Ха-ха-ха! – Его огромный живот весь заколыхался.

Такого гомерического веселья среди могильных памятников я не вынес и попрощался, оставив месье Бертрана наедине с его новыми заказчиками, которые наверняка скоро воспользуются его умением надежно хранить конфиденциальную информацию.

Утром в воскресенье, когда мне позвонил Александр, я, как это часто бывало в те дни, задумчиво листал антикварный томик стихотворений издательства «Галлимар». На пожелтелых страницах этой книжки были напечатаны стихи Жака Превера, и несколько строк, обращенных словно специально ко мне, задавали мне загадки, над которыми я ломал голову.

Движимый любопытством, я снова побывал на могиле Элен и, открыв тайник, чтобы положить в него новый конверт, снова обнаружил, что мое последнее письмо бесследно исчезло, а на его месте я нашел этот старый стихотворный сборник. Удивленный, счастливый, растерянный, я извлек его на свет.

Этот старый, немного потрепанный томик, похожий на удачную находку с книжного развала на набережной Сены, где букинисты каждый день выкладывают сокровища из своих ящиков, был, несомненно, откликом на мое последнее письмо, где я поделился с Элен стихотворением Превера – тем, которое знают все влюбленные.

Еще не успев отойти от могилы, я начал листать эту книжку.

На первых страницах стояло имя, написанное старомодным каллиграфическим почерком, – Огюстина Белье; оно мне ни о чем не говорило. Очевидно, это была предыдущая владелица книги, уже давно покинувшая этот мир. Я стал одну за другой переворачивать страницы в поисках какой-нибудь заметки, загнутого уголка, который послужил бы мне знаком, и в конце концов наткнулся на ненадписанную почтовую открытку коричневатого цвета, с двумя нарисованными белыми розами, служившую, по-видимому, вместо закладки. Стихотворение, напечатанное на этой странице, называлось «Cet Amour» – «Эта любовь».