Любовные письма с Монмартра - Николя Барро

Я стоял перед надгробием, и эти слова потрясли меня до глубины души. Да и потом, когда я, уже покинув кладбище, вновь и вновь перечитывал эти слова, чтобы понять смысл послания, с которым ко мне пожелало обратиться некое небесное или земное создание, у меня всякий раз комок подкатывал к горлу, когда я доходил до слов «Так не дай нам охладеть…», а страстный призыв «Прогляни в дебрях памяти, чтобы нас посетить и спасти» вызывал у меня на глазах слезы.

Я все понял. Элен, моему каменному ангелу, – ей нельзя давать остыть, а она и впредь будет дарить мне свою любовь из дебрей памяти! Под этим, конечно, подразумевалось кладбище – так сказать, место соприкосновения жизни и смерти.

Найдя томик стихов, я тотчас же понял, что Катрин тут совершенно ни при чем, как бы часто она ни приходила на кладбище. У Катрин, в отличие от ее подруги Элен, отсутствовала поэтическая жилка. Катрин получила естественно-научное образование, и ее дипломная работа носила прозаическое название «По следам микробов». Господи, она же преподает биологию, она не читает стихов! И стихотворных сборников не дарит. Вообще, конечно, возможно и такое. Борис Пастернак, в конце концов, был тоже врачом, а писал прекрасные стихи[54]. Но только не моя соседка Катрин. Сомневаюсь даже, чтобы на полках ее скромной библиотечки затесался хоть один поэтический сборник.

И вот, когда я воскресным утром еще сидел в кровати, весь погруженный в мир изящной словесности, то есть находясь в довольно отрешенном состоянии, мысленно уже сочиняя следующее письмо к Элен, у меня вдруг зазвонил телефон.

Это был Александр. Он поинтересовался, как прошел мой визит к каменотесу.

– Ну как ты? Выяснил что-нибудь?

– Каменотеса можешь выбросить из головы: он клянется и божится, что совершенно тут ни при чем, – ответил я и рассказал Александру о своей встрече с месье Бертраном, соблюдающим в делах строгую конфиденциальность и хранящим тайны до гробовой доски.

– Пусть так, – возразил Александр. – А откуда тебе знать, действительно ли он говорит правду?

– Да ладно, Александр, – устало ответил я. – Хватит уже строить теории заговора! Нет никаких прекрасных вдовушек, которые охотятся за мной.

– Жаль! – сказал Александр. – Ну а что еще ты выяснил нового?

Помедлив немного, я рассказал ему про свой разговор с Софи и перечислил, кого она заметила около могилы.

– Ну вот же оно! – воскликнул Александр, торжествуя. – Была все-таки женщина в черной шляпке. На мой взгляд, это очень похоже на вдовушку. Разве у тебя есть какая-нибудь знакомая, которая носит черную шляпку?

– Ни одной. В последний раз я видел женщину в черной шляпке с полями в каком-то фильме Феллини. Но поскольку месье Бертран умеет хранить гробовое молчание, то эту идею можно сразу отбросить.

– А пожилая женщина, о которой упоминала реставраторша?

– Ну, это, я думаю, была моя матушка. Maman тоже иногда навещает могилу, хотя и не принадлежит к числу кладбищенских завсегдатаев.

– Не в пример тебе! – вставил Александр.

– Да, не в пример мне, – повторил я за ним обиженно. – Мог бы и воздержаться от этого комментария, правда?

– Извини, – произнес Александр с притворным раскаянием. – Ну а как тайник? Опять что-нибудь было? – продолжил он допрашивать.

– Да. – Несмотря ни на что, меня самого тянуло на этот разговор.

– И что же? Слушай, Жюльен! Не заставляй же меня щипцами вытягивать из тебя каждое слово! Я ведь только хочу тебе помочь.

Вздохнув, я рассказал о двух последних находках.

Услышав про веночек, он сразу меня перебил:

– Ну, это была прекрасная соседка. Тут и сомневаться нечего. Это же только она все время носит туда незабудки. Ты сам мне рассказывал. А эта реставраторша – не говорила ли она, что туда все время ходит молодая блондинка? Кто знает, вдруг соседка все-таки влюбилась в тебя!

– Да, догадливый мой, я и сам сначала так подумал, но Катрин по ряду причин надо вычеркнуть из списка подозреваемых. Во-первых, в тот день, когда в тайнике появился веночек, она вообще не ходила на кладбище. А во-вторых…

– Во-вторых?

Я рассказал Александру про сборник стихотворений.

– Гм… – задумчиво произнес он. – Гм… гм… гм… Это действительно не похоже на мадемуазель Баллан. И что же напечатано в этом сборнике?

Я рассказал ему, о чем было стихотворение, и прочитал вслух последние подчеркнутые строчки.

– Это уж больше похоже на Элен, да? – осторожно предположил я.

– Не-е, я так не нахожу, – сказал он. – Совершенно не нахожу. Ничего похожего.

– Разве? – спросил я недовольно.

И тут Александр изложил мне совершенно иную интерпретацию стихотворения Превера.

– Да тут все довольно просто и однозначно. Тебе говорят, чтобы ты не становился холодным, как могильный камень, и не замыкал свое сердце для новой любви. Любовь подает тебе знак – с кладбища, куда ты все ходишь и ходишь, потому что тебя тянет туда из-за воспоминаний об Элен. И тут тебя встречает любовь, которая хочет тебя спасти. Но дело за тобой: нужно, чтобы ты согласился. Она уже протянула тебе руку. Дошло?

Пораженный, я умолк.

– Конечно, стихи на то и стихи, что каждый может вкладывать в них свой смысл. Примерно как Дельфийский оракул. Что до меня, то я сразу подумал об Элен.

– Ты меня нисколько не удивил, – засмеялся Александр. Казалось, его забавляет эта игра. – Ты же, мой друг, все время только и думаешь об Элен.

– А как согласуется с твоей теорией каменное сердечко? – спросил я расстроенно.

Наверное, вообще не нужно было рассказывать все это Александру.

Я подумал о своей первой находке: она по-прежнему лежала у меня на столе. Ведь все началось с нее. С этого каменного сердечка, которое мне прислала на память Элен в знак своей вечной любви. И не случайно, конечно, я получил этот знак тогда, когда он был мне так нужен, когда я дошел до полного отчаяния.

– Все замечательно сходится, мой дорогой, – сказал Александр. – Ты должен открыть свое окаменевшее сердце для жизни.

Я промолчал. Ощущение было такое, что я слышу слова моей матушки.

– Значит, все-таки Катрин, – размышлял вслух Александр. – Или кто-то еще, кто положил на тебя глаз. А что, кстати, эта девушка с кладбища? Она не может иметь к этому отношения? Может, ей приглянулся симпатичный молодой вдовец. В конце концов, она же все время работает на кладбище.