Переселение душ - Барри Пейн

Ее длинные темные волосы свободно струились по плечам. Я долго смотрел на нее, прежде чем обрел дар речи.

— А где мистер Джозеф? — наконец вымолвил я.

— Джозеф и Джеймс, — сказала она тихим мелодичным голосом, — ушли вниз, чтобы кормить тело Джозефа. Они послали к вам меня. Что это такое?

Она подняла два соверена, которые я положил на прилавок.

— Сущая безделица, — ответил я. — Я решил рассчитаться поскорее. Если бы я знал, что окажусь здесь, то захватил бы больше денег.

— Пожалуйста, уберите их, — медленно проговорила она. — Они не имеют никакой ценности. Я скажу почему, но не сейчас.

Восхищенный ее красотой, я с трудом находил слова. Это было очень глупо с моей стороны, но я не запомнил ее лица. Я даже не знал ее имени, но мне показалось, что я ее где-то встречал, и тут же я сказал ей об этом.

— Нет, — возразила она, — вы видите меня впервые. Когда-нибудь вы узнаете, как меня зовут. Я наблюдаю за вами уже давно, а иногда оказывалась рядом с вами.

Почувствовав, что я не верю ей, она взглянула мне прямо в глаза и, перегнувшись через прилавок, что-то стала шептать. И я понял, что она действительно знала меня. Какой-то невидимый барьер, все это время отделявший меня от нее, вдруг рухнул.

— Я рада, что вы наконец-то здесь, и теперь могу поговорить с вами, — продолжала девушка. — Нас никто не видит и не слышит. Мы здесь одни.

Щеки мои вспыхнули, и голос задрожал:

— Ни одна женщина на всем белом свете не говорила мне того, что сказали вы.

— Вы не сердитесь на меня за это? — спросила она.

Я полюбил ее с первого взгляда, но сказать об этом не осмелился и лишь с восторгом смотрел на нее. И наконец выдавил из себя:

— Вы прекрасны.

— Да, но сейчас это не имеет значения. Тела здесь прекрасны, их не портят души. Если бы я могла изменить вас, вы бы стали таким же, как мы. Меня уже предупреждали, что вы будете смотреть на меня так, как на вашей земле мужчина смотрит на женщину. Мне этого не понять. Прошу вас, не смотрите на меня так!

— Я ничего не могу с собой поделать. Мне не оторвать от вас взгляда. — Как у большинства застенчивых людей, у меня иногда бывают приступы смелости, и я продолжал: — Неужели вы не понимаете, какую власть имеет привлекательная женщина над мужчиной? Вы не знаете, отчего краснеют щеки и пристален взор, почему дрожит голос? Все же я надеюсь, что земная любовь придет и к вам.

— Ради высшего можно пойти и на низшее, — вымолвила она. — Но это не то, что мне нужно. Этой ночью я страстно хотела научить вас иной любви. Но теперь, когда я столкнулась лицом к лицу с вами, я теряю дар слова. Так и хочется мне назвать вещи своими именами, но в вашем мире так не принято, ибо между мужчинами и женщинами большая разница. Я не должна стесняться говорить с вами на эту тему, ибо нет ничего постыдного в нашей любви. А вы ее стыдитесь. Вот почему я первая заговорила об этом, хоть и шепотом. И вот почему я сказала, что никто нас не слышит. Я поступила так ради вас.

Она замолчала и вздохнула.

— Почему вы вздыхаете? — спросил я.

— Потому что не могу сказать о том, чего хочу.

— А все-таки попытайтесь, — сказал я.

— Нет, сейчас это бесполезно. Что вы купили?

Я протянул ей список своих покупок, и она прочитала его. Мне показалось, что он ее опечалил.

— Вы купили не самое лучшее, — сказала она. — Но за них вы отдадите все, что у вас есть. С вас гардения.

— Неужели этот цветок дороже двух соверенов?

— Да, у нас нет цветов. Цветы — самое чистое, что есть на вашей земле.

— Но он вот-вот завянет.

— Нет, — сказала она. — Он умер бы у вас, но здесь не умрет никогда.

Я положил цветок на прилавок и заметил, что он и в самом деле выглядит как только что сорванный.

— Если бы я знал, — сказал я, — я бы завалил свой кеб цветами. Смогу ли вернуться сюда?

— Нет… никогда.

— Тогда позвольте заменить те вещи, что я купил, другими. Они мне казались возвышенными и благородными, особенно чистая любовь.

— Да, вы должны заменить их. Вы недооценили любовь, потому что она была чистой, но именно она заставила вас почувствовать себя благородным…

— И что мне купить тогда?

— Не покупайте ничего. Если бы вы оставили у себя те товары, которые вы заказали, вы бы возвысились над бессмысленным миром, но немного. Вас бы называли великим поэтом, выдающимся государственным деятелем, но не более того. Вы бы просто ограничились у себя на земле земными возможностями. Все это — суета сует. Вам не нужно ничего покупать. Только один-единственный шаг приблизит вас ко мне. И лишь одно может быть самым ценным.

— Это отказ от того, чего мне хотелось больше всего в жизни? — понял я. — Я вас послушаюсь — оставлю здесь все, что купил. А взамен вы дадите мне самое лучшее, — но для кого?

— Для вашего отца.

Я понурил голову, почувствовав стыд. Мне бы не хотелось говорить на эту тему, но она, слегка коснувшись моей руки, заговорила очень тихо, так что я с трудом слышал ее:

— Да, для вашего отца. Мой бедный мальчик, между вами и мною не должно быть никаких тайн. И мы не должны стесняться друг друга. Я знаю все. В том же приюте, где когда-то умер ваш дед, теперь находится ваш отец. Он лишился рассудка, ужасный мрак простерся над ним. Он лежит там, жалобно стонет и…

— Замолчите! — вскричал я. — Сжальтесь надо мной! Вы правы. Дайте для него самое лучшее, что есть у вас.

— Пусть будет по-вашему, — согласилась она и добавила: — Ваше время истекает. Но вы сделали первый шаг. И мы вместе продвинулись к священному единству новой любви. Пойдемте же и посмотрим на звезды, я расскажу вам о них…

Она вышла из-за прилавка. И мы вместе покинули помещение. Она шла босая по хрустальным плитам. Я не сводил с нее восхищенных глаз. Кеб все ещё стоял там. Лошадь взглянула на нас, усмехнулась, обнажив желтые зубы, и ехидно пропела:

— Идет наш голубчик!

— Ты грубая скотина! — сказал я сердито. — Если скажешь еще слово, я возьму кнут, буду лупить тебя, пока не слезет шкура.

— Да брось ты! — ответила лошадь. — Ты же еле держишься на ногах от усталости. Тебе пора баиньки.

Я заметил, что девушка не обратила никакого внимания на невоспитанную тварь. Она перешла улицу и перегнулась через низкую каменную стену, положив на парапет тонкую руку, и ее красивая голова легла на нее. Я последовал ее примеру.

— Там — другие миры, — сказала она, указывая пальцем вниз. — Кажется, будто они созданы только для того, чтобы греть и светить. Но не верьте этому. На каждом из них имеется жизнь, каждый существует во имя чего-то…

Проклятая лошаденка оказалась права. Я уснул, положив голову на руки, сложенные на парапете. Никогда не прощу себя за это, но бороться с надвигающейся дремотой я не мог. Я не знаю, как долго я спал, но что-то, словно подтолкнув меня, заставило пробудиться. Она уже стояла на дороге, пристально глядя вверх, и странный свет лился из ее глаз. Конечно, опять я застал середину фразы: