Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

– Ангелина Петровна, вам придется немного потерпеть.

– Ладно, – выдохнула та сквозь слезы.

Олеся едва заметно кивнула. Все, что было нужно, она сумела вспомнить. Теперь оставалось только воплотить знания в жизнь, превратить из теории в практику.

– Сейчас я промою рану, а потом наложу повязку. Все будет хорошо.

2

Ноги предательски дрожали. Отчаянно хотелось закурить, но сигареты остались в Олесиной квартире, на столике у дивана. Прошагав через комнату, Семен опустился в засаленное кресло в углу и сморщился от поднявшейся затхлой волны запахов.

Стены с отслоившимися кусками обоев, покрытый сухой грязью пол, корка слипшейся застарелой пыли на мебели… Раньше – во времена До – он с презрением называл такие квартиры бомжатниками. А потом сам стал проводить время в подобных, если не хуже. После Центра Семен был уверен, что никогда больше не окажется в таком месте. И вот он здесь.

Выпрямив ноги, Семен обмяк в кресле. В его сторону никто не смотрел. Олеся перевязывала руку жирной соседки, тощий сморчок крутился вокруг, бросая какие-то отрывочные реплики, а муж и жена Хлопочкины стояли в другом конце комнаты, у занавешенного выцветшей шторой окна.

Дрожь в ногах сменялась муторной слабостью. Вытянутые руки покоились на подлокотниках кресла. Теперь, когда он остался без футболки, все могли видеть старые следы инъекций на его предплечьях. Но до «всех» Семену дела не было. А вот Олеся… Он видел, как она смотрела на «дороги». Она все поняла.

Теперь она знает, кто ты на самом деле.

Что ж… Пусть знает. Учитывая обстоятельства, это уже не имеет значения.

Семен обхватил пальцами подлокотники, грязные даже на ощупь, и прикрыл глаза. Безумная реальность, в последний час или около того сделавшаяся обжигающе яркой, неотвратимо материальной и четкой, как фильм в высоком разрешении, не давала покоя даже под закрытыми веками.

А ведь эта тварь могла схватить и его тоже. Могла ранить – так же, как соседку из двадцать второй, или еще хуже. Но в тот момент, выдирая полузнакомую толстуху из невозможной изломанной лапы, он не думал об этом. Просто знал, что должен помочь. Как тогда, когда вызывал скорую умершей от передоза Ленке и, пачкаясь в подсыхающей рвоте, пытался сделать ей искусственное дыхание. Думал, что еще не поздно…

Дурак.

Может и так. Но бросить человека в беде… Нет, хорошие люди так не поступают. А он – хороший человек, несмотря ни на что.

Ты двинутый торчок, вот ты кто. Ты собирался избить девчонку, забыл?

Нет, Семен не забыл. Воспоминание о дикой, необъяснимой вспышке гнева жгло изнутри, как пролитая кислота. Как он мог поднять руку на Олесю? Вообще поднять руку на кого-то? Что на него нашло?!

А там, в тамбуре? Только что? Разве это поступок хорошего человека? Чем ты это объяснишь?

«Что-то здесь влияет на нас». Олеся не раз говорила это.

На тебя влияет то, что ты наркоман. Псих. Неуравновешенный. Дефектная личность.

Семен стиснул зубы и сильнее сжал подлокотники кресла. Может, он и был таким, но это все в прошлом. Центр изменил его. Ему вернули самого себя. Он спас соседку, достал принадлежности для перевязки – разве плохой человек стал бы это делать? Нет. Он всегда был хорошим человеком. Просто ему не повезло. Он ведь и Ленку пытался спасти. Не убежал, не бросил ее, хотел помочь!

Она в то время была похожа на тощего старика, который их спас. Такая же высохшая, обтянутая желтоватой кожей. Только без этих противных серых пятен. Да Семен и сам тогда выглядел не лучше. Тогда это было неважно. Важен был только финский метадон, который доставал Ленкин брат.

– Аллочка! – сдавленный возглас разорвал дымку воспоминаний.

У окна Виктор Иванович оседал на пол, прижимая к себе лишившуюся чувств жену.

– Что с ней? – Олеся, сосредоточенно накладывавшая один за другим туры бинта, отвлеклась от своего занятия. Засушенный незнакомец, приютивший их, застыл по другую сторону «операционного стола» и с любопытством вытягивал шею, разглядывая примостившихся на полу Хлопочкиных.

– Кажется, обморок, – ответил Виктор Иванович, склоняясь над супругой, которую продолжал бережно обнимать.

– Поднимите ей ноги повыше, – сказала Олеся и, видя, как мечется Хлопочкин, не решаясь опустить затылок жены на грязный пол, добавила: – Семен, поможешь?

Ее голос вернул Семена к действительности, разогнав ощущение, что он смотрит какой-то фильм.

– Да, сейчас. – Парень неуклюже выпростался из кресла, придавленный осадком только что бурливших в голове мыслей. Это напоминало самый первый период в Центре, когда его пичкали лекарствами, чтобы он перестал чувствовать себя психом.

И почему его накрывает именно сейчас, когда все и так летит к чертям?!

Помощь Семена в итоге не потребовалась – Алла Егоровна уже приходила в себя.

– Аллочка, ты как? Ты как? – спрашивал Виктор Иванович, так и не сумевший ничего предпринять.

– Что же это такое… – бессильно простонала Аллочка.

Вариации этой фразы были единственным, что срывалось с ее губ после того, как все они оказались в двадцать четвертой квартире.

– Аллочка, давай-ка домой… – Хлопочкин поднял голову и глянул на Семена: – Когда вы выходили, там… спокойно все было?

Семен отрицательно качнул головой:

– Нет. Он в вашей квартире.

В наступившей тишине стихло даже одышливое сопение Ангелины.

– Как… в нашей? – наконец выдохнула обмякшая на полу Алла Егоровна.

– У вас дверь была открыта, – сказал Семен. – И когда…

Когда он вдруг вызвался принести антисептик из квартиры Хлопочкиных, внутри словно натянулась звенящая струна. Зачем он это сделал? Но отступить, взять свои слова обратно Семен уже не мог. Так поступают только последние трусы.

И все же выходить наружу, где могла притаиться эта тварь, было страшно. Семен долго прислушивался под дверью, стараясь уловить малейший шум. Ничего. Затем он осторожно выглянул в полутемный квадрат тамбура. Там было пусто. Дверь в квартиру Хлопочкиных оставалась открытой с тех пор, как ее обитатели вышли посмотреть на лифт.

Стараясь не издать ни единого звука, Семен выскользнул в тамбур и в пару бесшумных шагов добрался до соседней квартиры.

К счастью, туалет был тут же, справа от входа, как и говорил Хлопочкин. Включив свет (щелчок выключателя показался оглушительным), Семен юркнул внутрь. В белом шкафчике над раковиной нашлась упомянутая соседом перекись, даже две бутылочки. Рядом с ними среди упаковок зубной нити и ватных палочек лежал продолговатый рулончик бинта. Как по заказу.

Теперь оставалось так же тихо вернуться обратно.

Семен снова прислушался, затаив дыхание. Не уловив никаких посторонних звуков, он бесшумно покинул туалет. Рука по привычке потянулась к выключателю. Когда пальцы коснулись пластиковой кнопки, сзади донесся шорох. А еще –