Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

отражение. Хорошо хоть фигуру после родов удалось сохранить. Хотя какой от этого толк, если муж на нее почти не смотрит? Только и твердит: следи за ребенком, поиграй с ребенком, погуляй с ребенком…

Бесит!

Лиля в очередной раз приложилась к бутылке.

Да чтоб они оба сдохли!

Сделав еще пару глотков, она попыталась вернуться к событиям дня. Алкогольная анестезия действовала прекрасно, обволакивала мягким коконом, сглаживала все острые углы.

Переживать не о чем.

И правда, не о чем. Весь день проваляться дома не так уж и плохо, верно? Правда, с самого утра отрубился Интернет, но это ерунда. Это тоже могло подождать до завтра – на компе достаточно скачанных сериалов. А идти к матери не особо-то и хотелось. Тем более что та, кажется, и не огорчилась.

Лиля попыталась припомнить телефонный разговор с матерью (она ведь должна была позвонить той, предупредить, что они не придут, верно?), но не смогла. Да и черт с ним. Раз ничего не запомнилось, значит, мать сильно не возмущалась.

Вот и правильно. Нечего лезть в чужую жизнь.

Телефонного разговора с мужем Лиля тоже не помнила.

Ну конечно, она ведь не смогла дозвониться! Укатил в какой-то Мухосранск, где даже связь не ловит…

Отлепившись от зеркала, Лиля прошаркала в гостиную, неловко плюхнулась на диван и уставилась перед собой, в широкий прямоугольник плазменной панели.

Глянцевая черная поверхность отражала часть комнаты и саму Лилю, развалившуюся на диване. Приподняв подол и без того короткой шелковой сорочки, она принялась вытягивать ноги и так и этак, чтобы убедиться, что она по-прежнему секси.

Так и есть. Ты секси, детка. С этим не поспоришь.

А ведь она могла бы зависать сейчас где-нибудь в клубе, с подругами – с теми двумя-тремя, которые еще не нарожали спиногрызов, не обабились вконец… Но ни одна из этих сучек сегодня даже не позвонила, чтобы спросить, как у нее дела!

Тупорылые стервы.

Почувствовав себя неуютно – кривляется, как дура, перед теликом! – она одернула сорочку и села ровно. Бутылка, стоящая у дивана, уже опустела, но Лиля не помнила, когда именно допила остатки.

Уютный, отупляющий хмель улетучивался, уступая место чему-то иному, неприятному и тягучему. Как будто мозг волокли по ковру из колючей проволоки. И свет… Она же только что зажгла везде долбаный свет! Почему так темно?

Лиля подняла голову вверх, к большой люстре из стекла и сверкающего металла. Та заметно потускнела, будто сделавшись меньше. Две лампочки не горели, остальные светились слабее обычного. Судорожно замерцав, погасла еще одна лампа.

Точно так же и ты.

От мысли, прозвучавшей в голове ясно и жестко, стало не по себе.

Тускнеешь, разрушаешься…

Мысли сегодня вообще текли иначе. Как будто Лиля глядела на себя со стороны, сурово и беспристрастно.

Хочешь превратиться в одну из этих толстожопых куриц, которые только и делают, что нянчат дома детей?

Разумеется, она не хотела. Ей до них далеко! Точнее, им до нее.

Хочешь варить борщи, прислуживать мужу, до старости слушаться мамку? Хочешь стать, как она?

Нет! Боже, конечно же нет… Это совсем не та жизнь, о которой она мечтала… Нет, у нее все будет по-другому…

Все будет точно так же. Ты на пути в никуда и продолжаешь делать шаг за шагом.

Мысленный голос крепчал, заполняя пустоту внутри. Лиля задыхалась в этой осточертевшей квартире, казавшейся раньше такой просторной и стильной. Колючая проволока продолжала раздирать мозг.

Ты этого хочешь? Стать такой же, как они? Или, может быть, превратиться в алкоголичку?

– Нет! – Прижав ладони к пульсирующим болью вискам, Лиля с ненавистью пнула пустую бутылку. – Я хочу свободы! – выкрикнула она, обращаясь то ли к самой себе, то ли к жестокому, но мудрому Голосу, поселившемуся в опутанном проволокой мозгу. – Свободы от всего этого!

– Мааам… – раздавшийся рядом жалобный голосок был как удар током.

Лиля подскочила над диваном.

На пороге гостиной стоял Даня, прижимая к животу плюшевого динозавра. Его подбородок дрожал, глаза наливались подступающими слезами. Пижамные штанишки были мокрыми.

– Мам… я описался…

Менять грязные штаны ребенку, которого ты не хотела, – вот твоя жизнь. Вот все, чем ты была занята на протяжении последних пяти лет. Вот твое прошлое, настоящее и будущее.

– Нет… – поднявшись с дивана, чтобы подойти к сыну, Лиля замерла на полпути.

Даня непонимающе уставился на нее снизу вверх.

Да.

– Нет! – выкрикнула Лиля, сжав кулаки.

Даня испуганно прижался к дверному косяку.

– Мам, я случайно…

Растопыренные колючки проволоки оплели все ее тело – невидимые, но такие острые… Лиля оказалась в ловушке. Из-за собственной тупости. Теперь она понимала это.

Ты хочешь освободиться? Или как?

– Хочу… – прошептала она, глядя поверх головы сына, сквозь полумрак коридора и собственное неясное отражение в зеркальных дверях шкафа. Голос показывал ей путь.

Лиля прошла мимо стоящего в дверях Дани.

– Мааа…

Она не обратила внимания. В прихожей Лиля открыла шкаф и сняла с вешалки красный плащ. Свой любимый.

Просто двигайся дальше. Туда, где ты никогда еще не бывала.

Выронив динозавра, Даня с плачем поспешил за ней, обхватил руками ее голые ноги.

– Мамааа…

Лиля накинула плащ. Взглянула на себя в зеркало. Распахнутый плащ идеально гармонировал с такой же красной сорочкой. Она взъерошила растрепанные волосы. Секси.

– Мама, ты куда?

Лиля ногой отпихнула Даню в сторону и шагнула к двери.

Постой.

Протянув руку к замку, Лиля заколебалась.

А что ты можешь предложить новому миру? Он принимает тебя, но что ТЫ можешь дать ему взамен?

Вернувшись обратно, она молча взяла на руки заходящегося в очередной истерике сына. Должен же он принести хоть какую-то пользу!

Босые ноги уверенно переступали по бетонному полу. В новом мире ей не понадобится старая обувь. Пусть все это дерьмо остается в прежней жизни!

Когда Лиля вышла из тамбура с плачущим сыном на руках, двери лифта приветливо распахнулись. Кабину наполняло теплое сияние – гораздо более яркое, чем чахоточный свет в подъезде и в ее квартире.

Лиля шагнула внутрь. Она очень хотела освободиться.

Снаружи

1

Дверь двадцать четвертой квартиры содрогнулась от удара, но выдержала.

– Не пройдет, не пройдет, – бормотал иссушенный человечек в обносках, скрючившись у двери, – у Толеньки дверь крепкая, никто не пройдет…

Остальные сгрудились в полутемном проходе между прихожей и комнатой, не в силах двинуться ни туда, ни сюда. Исходящее от них напряжение напоминало статическое электричество – Олеся чувствовала его кожей. Она готова была сорваться с места в любой момент, вот только бежать все равно было некуда. Квартира. Лоджия. Пятый