Неправильные дети - Хана Тук

В кухне они обнаружили Фенну. Девочка забралась на стол: губы плотно сжаты, в руке извивается червяк.

Милу насупилась.

– Что ты?..

Фенна вдруг резко свистнула, в ответ раздался громкий писк, а потом мелькнуло что-то белое. Милу пригнулась, когда Моцарт спикировал у неё над головой, ударив крылом по лбу. Совёнок порхнул к руке Фенны, схватил червяка, приземлился ей на плечо и заглотил угощение в один присест.

Эг и Лотта, которые стояли у стены на безопасном расстоянии, зааплодировали.

– Браво!

Ребята обернулись к Милу и Сему. Мальчик усадил папу-марионетку в кресло-качалку и продемонстрировал всем корзину с едой, которую они купили. Дети просияли.

– Вы это сделали, – подытожила Лотта.

– У нас не только хорошие новости, – сказала Милу, когда Сем поставил еду на стол. – Ротман всё ещё в Амстердаме.

Эг сразу стал серьёзным.

– Но у него же плотное расписание плаваний?

– У него нет команды, – выплюнул Сем. – И вряд ли он из-за этого без ума от радости. Кстати, он до сих пор хромает после нашей последней встречи.

– До Ротмана нам больше дела нет, – заявил Эг. – Главное – держаться от него подальше.

Милу вздохнула, каждая клеточка её тела изнемогала от усталости.

– Простите меня, что я так отвратительно повела себя сегодня утром. Я просто боюсь, что у нас всё отнимут… и Эдда приложит к этому руку.

– Мы все боимся, – согласилась Лотта. – Но посмотри, как мы преуспели. Мы очень рисковали, когда сбежали из «Малютки-тюльпана». Но мы трудимся и сдаваться не собираемся.

– Ты права, – произнесла Милу. – Думаю, я прилягу до ужина. У меня голова кругом идёт.

Она поплелась к шкафу-кровати, легла и подтянула к себе папу-марионетку, вытащив его из кресла. Только она устроилась поудобнее, как раздался резкий стук. Милу услышала шаги, скрип половиц и четыре изумлённых вскрика.

Она резко села, выбралась из шкафа-кровати, подкралась к двери и приникла к щели. Надо срочно узнать, что ещё случилось. Отсюда ей было видно Сема. Он застыл у входа, и, глядя на его дрожащую левую ногу, Милу сделала неутешительный вывод: что-то было не так.

На пороге стояла женщина, и Милу сразу поняла, что это не Эдда Финкельштейн.

– Goedeavond, – наигранно радушно сказал Сем. – Чем я могу вам помочь?

Милу разглядывала гостью. Высокая, в красном пальто, светлые волосы собраны в тугой узел на макушке. В руках женщина сжимала фолиант в кожаном переплёте, наверное, держать его на весу было очень нелегко.

– Goedeavond, – поздоровалась она, переступив порог и заглянув в коридор. – Прошу прощения за поздний визит, но отыскать это место было непросто.

Девочка подумала, что визитёрша совсем не похожа на фермершу. Она слишком опрятная и ухоженная, и Милу сомневалась, что эта женщина когда-либо находилась в опасной близости от чихающей коровы. И вряд ли фермеры часто берут с собой чрезвычайно толстые книги. Она попыталась прочитать надпись на обложке, и та показалась ей знакомой.

– Мы не готовы принимать гостей в такой час, – вымолвил Сем, чуть наклонившись вперёд, чтобы загородить подозрительной гостье обзор.

– Я бы хотела побеседовать с господином Поппенмейкером, – произнесла женщина. – Он здесь?

– Могу я полюбопытствовать, какое у вас дело к нашему отцу? – отрывисто спросил Сем. – Он не очень хорошо себя чувствует.

Женщина постучала по фолианту затянутой в перчатку рукой. Теперь Милу ясно увидела буквы, и у неё сердце в пятки ушло. Это действительно знакомая ей книга, совсем недавно Эг писал в ней.

– Моё имя Роуз Спельман, – ответила гостья. – Я представляю органы опеки.

Милу на цыпочках бросилась к шкафу-кровати. Все её друзья замерли как вкопанные, и девочке не нужно было видеть их лица, чтобы понять: они сейчас напуганы не меньше её. Что здесь понадобилось представительнице органов опеки? Неужели они что-то неправильно написали в документах?

– Господин Поппенмейкер дома? – спросила женщина, пытаясь заглянуть на кухню и вытягивая голову над плечом Сема. – У вас ужасно холодно. Бр-р! – преувеличенно громко произнесла она.

– Я… э-э-э… вы… – залепетал Сем. – Он… вы… ну-у-у…

– Добрый вечер, госпожа, – сказала Лотта, отпихнув Сема бедром. – Меня зовут Лотта Поппенмейкер. Чем я могу вам помочь?

– Ах да, – проговорила Спельман, полистав книгу, которую держала в руках. – Лотта. Умная девочка, у которой пальцев больше, чем у остальных людей. Приятно видеть, как имена обретают лица, ведь обычно в лицо я никого не вижу. У вас они исключительно симпатичные. Если вы не возражаете, я должна в срочном порядке побеседовать с вашим приёмным отцом.

– Он спит. Может, вы навестите нас позже…

– Разве это не он… вон там? Господин Поппен…

– Тсс! Вы его разбудите.

– Боюсь, я вынуждена настоять на разговоре.

Роуз Спельман решительно прошла между Лоттой и Семом. Милу (она уже залезла в шкаф-кровать) быстро потянула за кончик занавески, которую они на всякий случай повесили над предметом мебели, и папа-марионетка целиком скрылся за ней.

Раздался резкий свист, а потом громкое:

– Пи-и-и-и!

Моцарт вылетел из гнезда, по спирали спикировал чуть ли не на Спельман, выхватил у Фенны из пальцев кусочек мяса и быстро скрылся в тени.

– Что это? – Роуз Спельман завизжала, крепко прижав к груди учётную книгу.

– Его зовут Моцарт, – ответила Лотта. – Сейчас ему пора охотиться, он сильно проголодался.

Глаза Спельман за стёклами очков стали совсем круглыми. Она бочком, настороженно прошла к кухонному столу и опустилась на стул.

– Как странно, – пробормотала она, с опаской глядя на книжный шкаф в соседней комнате, где было гнездо Моцарта. – Он кусается?

Фенна мило улыбнулась и кивнула, демонстрируя окровавленный палец.

– Уху-ху!

– Мне действительно нужно пообщаться с вашим отцом, – добавила Спельман, не отрывая взгляда от укрытия Моцарта.

Женщина махнула рукой в сторону шкафа-кровати, где был папа-марионетка.

– Пожалуйста, разбудите его.

Милу беззвучно застонала. Спельман хочет поговорить с Брэмом. Ясно, что от неё можно избавиться лишь одним способом. Тихо и очень осторожно Милу взялась за кресты, к которым были привязаны ниточки папы-марионетки, и чуть-чуть приподняла ему голову.

– Лотта, liefje, – пробасила она максимально низким и хриплым голосом, на какой только была способна, – что за шум?