Сейчас и навечно - Эмма Скотт

– Скажи ему, чтобы в следующий раз был осторожней.

Я кивнула.

– Да, я передам. Ладно… пока.

Я выскользнула в пустой коридор, где единственными звуками были мое сбившееся дыхание и шум крови в ушах.

– Твою мать, я чуть не поцеловал ее.

Самоконтроль практически ускользнул от меня, но Дарлин была так красива и полна жизни и света, что кто, черт возьми, посмеет винить меня в этом? Она словно мощный ураган, способный молниеносно притягивать к себе людей, и я оказался одним из них. Мне хотелось целовать ее, прикасаться к ней и рассказывать ей обо всем.

«Я рассказал ей о маме».

Прошло много лет. И пусть я не хотел видеть, как эта история оседает тенью на Дарлин, но почувствовал себя легче. Моей матери больше нет, но вместо того чтобы снова и снова прокручивать ужасные воспоминания в голове, словно плохую песню на повторе, она будто ненадолго ожила.

Я хотел поцеловать Дарлин и за это. Когда она стояла на пороге моей квартиры, приподняв подбородок, удержаться было практически невозможно. Пока я не увидел синяк у нее на лбу. Гнев от того, что какой-то неосторожный засранец причинил ей боль, пусть даже случайно, хлынул из меня. Но я обрадовался, когда гнев вырвал меня из этой ситуации, напомнил мне, что я не могу начинать с ней отношения. Не сейчас.

Я был так близок к завершению. Оставалось несколько недель, и я закончу юридическую школу и сдам экзамен на адвоката.

«Может, тогда?»

Может, если не буду опускать голову и работать на износ, то на другой стороне меня будет ждать эта красивая, яркая женщина. Я чувствовал себя эгоистом, думая об этом.

Я пошел в ванну и долго стоял под ледяным душем.

Забыв об учебе, остаток дня я провел с Оливией, уделяя ей каждую минуту своего времени, как и всегда по субботам. Мы читали книги, ели и смотрели «Улицу Сезам». И как обычно, когда передача подходила к концу, она просила еще и еще:

– Элмо?

– Ты хочешь еще Элмо? – переспросил я и начал щекотать ее, пока она не завизжала. Меня беспокоило, когда она слишком много сидела перед телевизором, но устоять перед ее детскими просьбами и широко раскрытыми голубыми глазами не мог. Оливия росла умной девочкой, и я любил подмечать, как она, словно чемпионка, день за днем преодолевает очередной рубеж своего развития.

«Через полтора месяца нам предстоит пройти самый важный рубеж».

Я попросил Джексона, выступающего в качестве моего адвоката, составить петицию о добровольном признании отцовства. Как только пройдет год после ухода Молли, я смогу подать прошение, чтобы мое имя вписали в свидетельство о рождении Оливии.

– Она должна была сделать это перед тем, как отдавать ее мне, – проворчал я, наблюдая за тем, как моя дочь смотрит на Элмо. Но вместо обычного раздражения, которое постоянно преследовало меня от этих мыслей, я почти с удивлением обнаружил, что нахожусь в хорошем расположении духа. С появлением Дарлин в моей жизни все казалось таким простым…

– Успокойся, Хаас. Иди и прими еще один холодный душ.

Около шести я убирал посуду в раковину после ужина с Оливией, когда в дверь постучали. Сердце затрепыхалось от одной мысли о том, что это могла быть Дарлин, которая на этот раз решила поделиться пирогом с курицей или любым другим блюдом.

Я открыл дверь, за которой стояли Джексон и его мама Генриетта.

– Сойер, дружище, – поприветствовал Джексон. На нем был темный пиджак и черные брюки. Мы пожали друг другу руки, и он притянул меня к себе, слегка приобняв. – Ты готов?

– К чему? – Я подошел, чтобы обнять его маму. – Здравствуйте, Генриетта. Вы отдаете его мне? Потому что я тоже его не хочу.

Генриетта Смит выглядела, как более молодая версия Тони Моррисон: грузная, с седеющими дредами до плеч. Она всегда одевалась в просторные, шелковые вещи и носила крупные украшения, с которыми Оливия обожала играть.

Она засмеялась и, взяв мое лицо в руки, поцеловала в щеку.

– Привет, мой мальчик. Как ты поживаешь? Выглядишь уставшим.

– Все в порядке, – сказал я, отстраняясь от ее объятий с небольшой болью в сердце. После смерти мамы, постоянных путешествий брата черт знает где и переезда отца в Айдахо к новой семье, Генриетта и Джексон стали для меня самыми близкими людьми.

– Что вы здесь делаете? – спросил я, закрывая за ними дверь.

Оливия подпрыгивала и вопила на стульчике, протягивая руки. Генриетта подняла ее, крепко прижав к себе, а Оливия тут же потянулась к массивному ожерелью на шее.

– Это, – начал Джексон, – вторжение. Одевайся, мы едем развлекаться. – Он поднял руки и лунной походкой Майкла Джексона проследовал в гостиную. – Танцевать.

– Повтори.

Джексон указал одним пальцем на потолок.

– Милашка Дарлин дома?

– Без понятия. Кажется, она была на репетиции до пяти, так что может быть дома… Эй, куда ты?

Джексон резко развернулся и вышел за дверь.

Я взглянул на Генриетту, которая тепло улыбалась вместе с Оливией, и побежал за Джексоном.

Я догнал его в тот момент, когда он стучал в дверь Дарлин. Он дернул руками, чтобы поправить рукава пиджака, и пригладил короткие волосы, которые и так лежали идеально.

– Что ты делаешь? – прошипел я.

– Я же сказал, – сказал Джекс. – Это вторжение. Ты сейчас вне игры, и какой из меня друг, если я… Приве-е-ет, – с удивлением протянул Джексон, когда открылась дверь.

Облако из аромата маргариток, мыла и тепла выплыло вместе с Дарлин. Она только что вышла из душа и была завернута в шелковый халат. Ее темные, влажные волосы локонами рассыпались по плечам. Блестящие голубые глаза смотрели на нас с Джексоном и сияли. Она скрестила руки с усмешкой на губах и прислонилась к дверному косяку.

– Если вы пришли продать набор энциклопедий, то опоздали.

Джексон разразился смехом, откинув голову назад.

Я закатил глаза.

– Прости за это, но…

– Ты, должно быть, милашка Дарлин, – перебил меня друг, протягивая руку. – Джексон Смит.

Дарлин приветливо улыбнулась и, бросив на меня озорной взгляд, пожала руку Джексона.

– Приятно познакомиться, Джексон. Сойер так много о тебе рассказывал.

– Правда? Какое совпадение. Сойер мне тоже о тебе много чего рассказывал.

Я бросил на своего друга угрожающий взгляд, но он полностью проигнорировал меня.

– Одна из многих вещей, о которых мне поведал мистер Хаас, это то, что ты танцуешь. Поэтому я здесь, чтобы пригласить тебя на танцы.