Орден Крона. Банда изгоев - Нина Малкина

— Вы верите в то, что демоны существуют? — шёпотом спросила я, прильнув к тонкому резному дереву перегородки.

— Демоны существуют внутри нас, Юна, — его лицо оказалось рядом, совсем близко, Демиург тоже наблюдал за едва освещённым залом. Это делало нас заговорщиками, объединяло. — И имя самому главному — человечность. В этом величие и грязь всех героев мира, и ключ к управлению человечеством и людьми. Посмотри на них.

Зал полнился волнением, трепетом и возбуждённым блеском глаз. Дамы прикрывались веерами, стыдливо кидая взгляды на своих мужчин. Зрители разволновались от спектакля, в них появился заразительный трепет и напряженное ожидание. Далеко на балконе я заметила даже два силуэта, слившихся в поцелуе. Они прятались в тени занавеси, но отсюда, сверху, их интимное единение было прекрасно заметно.

Я вдруг осознала, что совершенно забыла о цели своего визита. Кажется, впервые за всё время я отвлеклась от мыслей о менторе. И сейчас как будто увидела его впервые в этом театре. Захотелось ухватиться за эту эмоцию, развить её, чтобы не чувствовать того раздирающего душу страдания, что привело меня в эту ложу.

Элигия раскрыла малиновые губы и потянулась к уху Джера, нашептывая ему что-то сквозь полуулыбку. Джер улыбнулся и поднёс к губам её пальцы. Я отвернулась.

— Довольные, впечатлённые, влюблённые, сытые эмоцией и одновременно жадные до них. Мягкие, как разогретая глина. Я люблю наблюдать отсюда за зрителями, видеть в их зрачках каждого из демонов, что сменяют друг друга у руля сознания. Асмодей живёт в каждом из нас, — он посмотрел на меня, довольный эффектом. — И только сильный человек способен победить его в себе. Как и самого великого демона, объединящего все пороки и добродетели.

— Вы говорите о человечности? — смекнула я.

Этот разговор был теперь необходим мне, потому что со звенящим трепетом из зала в меня проникал сам веллапольский демон Асмодей. О да, он взмыл к тёмным сводам вместе с музыкой прямо от лёгкого поцелуя, которым Элигия едва заметно наградила Джера, и пронзил меня мгновенной яростью. Зубы стиснулись сами собой.

— Именно о ней, — подтвердил Демиург. — Зная реакции человека, основываясь на его привязанностях, страхах, желаниях, морали можно управлять им и предугадывать его действия. За столение я ещё ни разу не ошибался в людях.

Я скосила глаза на Господина Демиурга. За столетие… Сколько же жизней принёс в жертву Толмунду этот кровавый маг, чтобы так хорошо сохраниться? Как часто он берёт в руки ритуальный нож? Мне уже приходилось сталкиваться со смертью, я сама была убийцей, но почему-то не могла представить этого красивого и утончённого мужчину за жертвоприношением.

— Я вас помню, — призналась я. — Вы приходили к нам в Фарелби, чтобы сообщить о смерти моей матери. После этого мой отец заболел.

— Он любил её, — Демиург повернулся, и я всё-таки попятилась от его вида. — А это самый сильный крючок, на который только может попасть человек. Самая сильная зависимость и безошибочный рычаг, который действует безотказно. Игра, что приводит к поражению. Болезнь, что приводит к смерти. Как сгубила она твоего отца, что не смог пережить потерю возлюбленной.

Жуткие глаза его смотрели немигая. Я нервно сглотнула.

— Он ненавидел любовь, как и вы, — вспомнила я отца. — Говорил, что она приводит к гибели. Но он считал человечность величайшей магией.

Это было самым важным наставлением. Будучи при смерти, Кем Горст без конца повторял, даже просил, чтобы я сохранила в себе человечность. От воспоминаний к горлу подкатил ком, и я снова упёрлась взглядом в Джера. Таинство момента и беседы ускользало, теряло своего волшебство, и я возвращалась в свой мир. Мир Юны Горст, в котором не осталось никого, кому бы она была дорога. И в котором, вопреки всему, она всё ещё дышала.

— Кем Горст на себе прочувствовал все острые грани сердечной страсти, — Демиург не заметил перемены и снова посмотрел в зал. Глаза его горели восторгом и превосходством, пока он окидывал взглядом зрителей. — Любовная история — спектакль, который всегда вызывает бурные овации и слёзы. Времена меняются, дни прерываются ночами, за летом неизменно приходит осень, наука вытесняет магию, мирное время нарушают войны, но и они проходят, уступая место новому покою. Сменяются эпохи, поколения, даже мораль и добродетели. Но одно остаётся неизменно — люди несут жертвы на алтарь любви. О, этот демон самый коварный из всех, потому что он может долгое время спать, и, однажды проснувшись, разрушить всё, что было тебе дорого.

Демиург остановился глазами на Джермонде, и жёсткий рот создателя Ордена Крона тронула его таинственная полуулыбка. Мой ментор больше не наблюдал за спектаклем, а неотрывно смотрел на Элигию, томительно вытягивающуюся под его взглядом, как кошка под солнечными лучами. Пламя лизнуло меня изнутри, разлилось, как алкоголь по внутренностям, и поднялось злым жаром к вискам. Я попыталась прогнать демона ревности, но он только сильнее одолевал меня. Мне не хотелось быть такой живой и податливой, хотелось ощутить холод, стать камнем, водной гладью, куском льда. Ничего не чувствовать, не гореть в этом испепеляющем огне подозрений и ненависти.

— Вы научились этому сопротивляться? — проговорила я резче, чем хотелось.

Мне нравилось, как он говорил и нравилось слушать его. Я никогда раньше не встречала людей, кроме Джера, с которыми мне хотелось бы подолгу разговаривать. Демиург пугал меня, пугал и одновременно… манил.

— Думаю, я изначально был лишён этого изъяна. Моё появление было необычным, я скорее монстр, гибрид, чудовище, чем человек. И если ты думаешь, что это самобичевание, то ошибаешься, Юна. Всё, что я перечислил, гораздо разумнее, чем человек. В особом смысле, конечно. Лишаясь всех чувств, продравшись сквозь все демонические преграды эмоций, остаёшься только ты один, наедине со своим разумом, с тем, кого ты сам из себя сотворил, и нет ничего прекраснее этой разновидности свободы. И этого могущества. Посмотри, — позвал он, пригибаясь. — Ты видишь, как изменил их спектакль?

Я снова выглянула в зал. Конечно, я видела. К своему огорчению и злости. Но озвучивать этого совсем не хотелось. Хотелось сбежать. И желательно — забрать с собой Джера. Вырвать его из когтей хищной охотницы, что умело завлекала моего ментора в коварные сети.

— Они не понимают всей опасности страстей, — буркнула я.

— О, напротив, — заспорил Демиург. — Они прекрасно осознают и наслаждаются ими. Они осознанно впускают их в свои сердца, чтобы ощутить остроту и яркость жизни. Они желают этого, и именно за этим сюда являются. Намеренно.

Конечно, он был снова прав. Джер был слишком умён, чтобы не понимать происходящего. И вряд ли он был впервые в театре… и впервые с женщиной. Как бы я не желала вырвать его из лап Элигии, это было невозможно. Потому что он сам хотел находиться в них.

— А чего сейчас желаете вы, Юна Горст? — Демиург словно прочитал мои мысли, отчего снова сделалось не по себе.

Я не хотела больше позволять себе откровений. К тому же, отныне у меня должно было быть только одно-единственное, заветное и самое верное желание, что оставалось моим предназначением. О да, Юна Горст знала, чего она хочет, и у неё имелся ответ. Я отвернулась от ширмы, даже отошла вглубь ложи, почти к самому выходу.