Чёртовы свечи - Александр Ступин

— А тело?

— А кому оно нужно — недокормленное, недосмотренное, с гастритом и геморроем. Секонд-хенд, одним словом. Только вы постарайтесь, так же не соблазнитесь. Хотя, может, понравится, тоже сбежите.

— Постараюсь. Но если решу остаться, то непременно забегу к вам отчитаться.

— Нет-нет, вот этого не надо. Бог с ним, с отчётом, не стоит беспокоиться. У меня тонкая психика, а моя жена, та вообще не переживёт. Так что если уж решите уйти, то, как говорится, Бог с вами.

— А за второй частью аванса?

— Ну там-то вам деньги зачем? Там наши деньги не в ходу. Там, наверное, другая система мотивации…

— Ну а если по душам поговорить, вдруг тоска заест?..

— Если по душам, то заходите, я вам дары приносить буду. Не у всякого знакомый дух имеется.

— Жалко расставаться. А может, вдвоём?

— В этот раз не получится. У меня у самого есть задание. Аванс я получил, время на исходе, нужно закончить. А так, вы мне тоже понравились, как говорится: пошёл бы с вами в разведку.

— До связи и успехов вам.

— Нам. Мы с вами в одной связке…

Мы простились. А что сидеть без толку: всё сказано, и пицца съедена. Даже крошек не осталось.

Ещё вчера мы искали, где бы раздобыть деньги, чтобы продержаться в лихое время. Кредит мне не дали. Я позвонил в один банк, в другой. С сотрудницей одного из банков заполнил кучу бланков, просидел в ожидании ответа полтора часа и: «Вам отказано». А сейчас думаю: «Как хорошо-то. Вот повезло, что отказали».

Итак, непредвиденные расходы оплачиваются отдельно, командировочные тоже. Мне выдали сто тысяч рублей (!), и в конце меня ждёт вторая половина — сто тысяч рублей. Плюс премиальные… премиальные плюсом и на похороны, при неудачном стечении обстоятельств. А если я, как тот парень из Якутии, «сбегу», оплатят моей семье или ещё аванс в долг запишут? Надо было уточнить.

Из старой коробки. Папка № 1

…О Рунде-кликуше и я от матушки слыхал, царствие ей небесное. Когда большевики комиссаров-то своих прислали, сразу после того, как Ишимское восстание подавили, те по дворам стали ходить. Мы тогда там жили. А потом уж переехали. Боялись родные, что этим не кончится. Красные женщин-то не трогали, всё мужиков искали. У нас брат был — красивый, молоденький, надели на него юбку, платок… А в другом доме большая семья жила, Криволаповы, одних детей только семеро, а брат хозяйки служил в Красной армии, так сестра его фотографию, где он в форме со звёздами, прибила, как иконку, над дверью. Когда солдаты вошли, они её сразу увидели и дом обыскивать не стали. Она тем всех своих родных спасла. А кого взяли, тех отвели к лесу, где речка течёт, поставили на бережку, на другом — пулемёт, и всех постреляли. В речке заместо воды полдня кровь текла. Потом поуспокоились. Кто там в живых-то остался? Мужики-то все с берданками были, с топорами, зубья у борон отдирали и шли своё добро защищать, кое-что казаки имели, так… а против них пулемёты, пушки, даже самолёты бросили. Ведь последнее отобрать хотели, весь хлеб в город да за бесплатно, сами, дескать, и так прокормитесь. Хуже, чем при царе, хуже, чем при Колчаке, стало.

Сибиряки-то вольные, крепостничества не знали, их царь от всего освободил, а тут пришли босяки, и давай грабить. Вот и поднялись. Так вот дело было. Побили всех. Реки крови текли, не слова это — правду говорю.

…Ну вот, подгуляли три чекиста как-то, в феврале, что ли, дело было. Вышли на свежий воздух, поссать. Встали у сугробов. А темно вокруг. Гогочут, что их товарищ ширинку в штанах найти не может. Двое подмёрзли, неместные были. Издалека. Может, из самой Москвы. Нерусские, в общем. Посмеялись и пошли в дом. Они квартировали в доме. Хозяина-то с сыновьями убили. Семья его к родственникам переселилась, дом пустовал. Богатый дом. Ушли двое те. А этот-то, который остался, говорит им вслед: «Сейчас, мол, догоню, а то из-за вас, чертей, я в штаны схожу, пока вы ржёте». Те, значит, сидят в избе пьют, третьего нет и нет. Уж час прошёл. Забеспокоились они. Вышли на крыльцо. Зовут, а он не отзывается. Похватали оружие. Маузеры, гранаты, по двору побегали. Нет следов. Забежали в дом, закрылись. Испугались. Ночь прождали, а утром кого из красноармейцев, из карателей собрали, давай искать пропавшего.

Искали долго, день, а может, два, только не нашли. Решили, что кто-то из казаков его кончил. Взяли на всякий случай подозрительных местных, из мужиков. С собой увезли. Пропали мужики-то. Не вернулись после. Только знаю я точно, не человеческих рук это дело. «Сугроб-оборотень» тут виноват. Точно говорю, в нём всё дело. Вот куда товарищ угодил струёй своей, царствие ему небесное, земля пухом, гад редкий, говорили, был. Издеватель. Из прибалтов. Латыш вроде.

Потом стали у нас с религией бороться. Церкви позакрывали. Попов поразгоняли. Кого в тюрьму посадили, кого сразу расстреляли, кого в Иртыше утопили. Время жестокое было. А вот ты говоришь, почему храмы рушили? Рушили. Я у матушки своей спрашивал. Она говорила: «Так ведь Бога нет, а попы наш хлеб ели, объедались, ничего не делали, а народ голодный был». Рассказывала, в Петропавловке поп был. Здоровенный. В лютый мороз садился в сани. В шубу укутается, и — к полынье. Искупается. Выпьет стакан сока редьки с хреном, и ни хрена ему не делается, в шубу закутается, и — домой. Расстреляли. Вместе со всей семьёй. А матушка моя, она в церковном хоре пела, голос у неё был хороший, да после попадье помогала по дому. Детей-то у них много было. Спрашиваю: «А что плохого в том, что он зимой купался? Не пил, не курил. Здоровье было. Кому мешал?» Да ну, говорит, тебя со своим попом. Вот и весь ответ. Не понимали, что творили.

А то, что храмы сами разрушали, так это правда наполовину. Жить захочешь, что угодно разрушишь. В году 1922-м или позже, мне рассказывали старики, приехали к нам чекисты. То да сё, посмотреть, повынюхивать. Время непростое оставалось. Ведь те, кто в партизаны в леса уходил, чтобы к Колчаку в армию не призвали, вернулись и как бы жить стали по-прежнему. Ан нет. Большевики — не белые. Те пороли, а эти расстреливали. Белые, конечно, тоже грабили, но как грабить, если ты из соседней станицы, например. Стыдно. Не по-божески. Да и за богатство и труд хороший не расстреливали, крепкий хозяин в почёте тогда был. При большевиках же хороший хозяин — кулак, враг беднейших. В общем, стали люди исчезать. Комиссары и приехали понять-разузнать, не одни, понятно, а с ЧОНом. Были тогда специальные отряды особого назначения. Части особого назначения. Якобы для борьбы с бандитами. Сами и с мирным населением расправлялись.

…Поселились начальники в хорошем доме. Абрамовы там жили. Отец и два сына. Держали они винокурню, валенки катали. Богатые, в общем, были. Они сбежали потом. Не стали дожидаться, когда и до них доберутся.

У них… (Не разобрать, что написано.) А в доме том потом школа была. А места вокруг Муромцева не то чтобы дикие, а какие-то непростые. Бесовщины много. Жили там ведь и русские, и татары, и поляки ссыльные. Матушка рассказывала, что дед-то мой из поляков, которые против царя восстали. Их в Сибирь и сослали. Поэтому и церкви были, и мечети, и костёлы. Всё разрушили. А они, храмы-то, как будто сдерживали нечисть. Стали люди пропадать. Пошёл, например, в лес, на охоту там или по грибы-ягоды, назад не возвращается. Поначалу решили — тайга, известное дело, особого внимания не обращали. И раньше случалось. М-да, кого волки задерут, или кто под медведя попадёт. Или просто заблудится. Тайга, одним словом. Всякое было. А тут пропала дочка местного коммуниста. Понятное дело, всполошились: «Бандитизм». Вот чекисты и прибыли для выяснения в том числе и этих обстоятельств. Нет ли какого-нибудь заговора. А был не заговор, а заговор.