Следопыт Бероев - Семён Александрович Данилюк

Бурятском округе чрезвычайно тревожное… И уж совсем скверно обстоят дела в Качугском районе.

– Опять наш район не угодил! – перебил с места колоритный усач с бритой шишковатой головой, со звёздочкой Героя Социалистического Труда.

– Прохор Матвеевич! – Портнягин постукал карандашиком. – Желаете выступить, запишитесь.

– Я уж с места. В порядке, так сказать, реплики. – Усач грузно поднялся. – Сколько можно воздух сотрясать! Чуть что – Качугский район. Выбрали себе козлов отпущения, и ну трындеть по трибунам. Или наши охотники лицензии не получают? Взносы не платят? А я полагаю, если без вранья: труженик имеет право охотиться. Что у лесорубов, что у сплавщиков много ли развлечений? Закроете у нас охоту, а нашу косулю будут отстреливать в других районах. Тогда уж вовсе закрывайте – повсюду. И чем, собственно, провинились? Что дичи без счёту?

Он уселся.

– Как раз посчитали! – задиристо возразил докладчик. – Резко сократились заготовки, что пушных, что копытных. Ещё три года назад отряд «Службы учёта» из Москвы рекомендовал срочно закрыть охоту в Качугском районе. К нам тогда исполком не прислушался. И что? Прошло три года, и всё так же бьют дичь!

– Раз бьют, значит, есть что бить, – осклабился бритоголовый – под одобрительные смешки соседей. – Стало быть, и панику зря поднимали.

– Товарищ Большунов! – Портнягин вновь постучал карандашиком. Но на лице его промелькнуло снисходительное выражение.

– Так, Сергей Герасимович! Тут же слепому видно. – Большунов подпустил ироничную слёзку. – Им по должности положено паниковать! Вот и гонят волну. Дай волю, на тайгу замок бы амбарный повесили!

Зал негодующе зашумел.

– Это что ж за перевёртка такая? Мы ещё и виноваты, – растерялся Вележной. – С больной головы, получается, – на здоровую.

– Вякнуть что угодно можно. И тут же наперегонки обобщать, – добавил напору Большунов. – Один-два бурята косулю хлопнут, чтоб мясца на зиму запасти. Так уж весь район норовите замазать. Да нацменьшинства испокон веков охотились. Что ж их теперь за это – по тюрьмам да по каторгам?

– Вы, Прохор Матвеевич, на нацменьшинства всё подряд не валите! – разволновался Вележной. – По подсчётам Бероева, именно среди ваших, леспромхозовских, больше всего случаев.

Большунов громогласно расхохотался:

– Вот уж известный сказитель! Только где сам-то? Застыдился, должно, в глаза. Мы в этой тайге испокон живём. И нужды её не хуже вашего знаем.

– Так вошь тоже на теле живёт! – раздался голос из президиума. Принадлежал он невысокому рябенькому мужчине лет под шестьдесят – слева от Вележного. Дотоле он, казалось, подрёмывал, равнодушный к происходящему.

Зал зашумел, захлопал.

– Репнин! Правая рука Бероева.

– Ловко ты, Большунов, приспособился. – Репнин подрагивающей рукой огладил редеющие волосы.

– В рамках, Георгий Вадимович, в рамках! – почуял недоброе Вележной.

– Так я и так в рамках! – Репнин выровнял дыхание. – Ловко, говорю, он пристроился. Чуть что – прыг – и за нацменьшинства. Ты лучше объясни людям, почему едва не каждый леспромхозовский вездеход оборудован запрещённой фарой! Опять нацменьшинства виноваты?! А с воздуха зверя бить начали! Тоже нацменьшинства в складчину на вертолёты скинулись?! Лицензиями он здесь липовыми машет. Кому очки втираешь?! Да на каждое выданное разрешение добывается по десятку копытных. Ширма для браконьерства они! Или директор крупнейшего в области леспромхоза об этом не слыхивал?

* * *

Подзабытый на трибуне докладчик воодушевился.

– Кстати, наземные учёты и аэровизуальные оценки численности косули на зимовках!.. – Он принялся суетливо перебирать листы с текстом.

– Отдохни, Славка! – осадил его Репнин, не давая себя сбить. – Недавно побывал в Магданском заказнике. В заказнике! Зверь при звуке мотора срывается с места. Боится. В прошлом на закрайках полей даже днём встречал косачей, куропаток, коз. Гуляли себе! А ныне оголодавшие браконьеры палят по ночам – слепят фарами с тракторов. И бьют! Без счёта и продыху! А охота – это спорт! Значит, должна, как в спорте, вестись по правилам. Чтоб у дикого зверя тоже шанс был. Потому что цена – его жизнь!

– Может, нам с лосем дуэльный кодекс подписать?! – хмыкнул – при общем оживлении соседей – Большунов. В своём кругу он слыл за острослова.

– А он уже существует! – прозвенело у меня над ухом. – Называется «Правила охоты». Заглядывали когда-нибудь в такую книжку?

Оказавшись в перекрестье взглядов, Ксана смутилась.

– А чего он тут дуракует? Решили, раз Бероева нет, так и врать можно без меры? – буркнула она.

Большунов поморщился, будто муху сдунул. Заметивший это Репнин, и без того едва себя сдерживавший, внезапно взъярился. Левая щека сама собой задёргалась.

Шебардин припал к моему уху:

– Контуженный он! Ну, будет дело под Полтавой!

– Чего кривишься, Проша?! – надрывно выкрикнул Репнин. – Я тебя ещё с пацанов помню. Всегда пронырой был. Думаешь, если Гертруду[2] нацепили, так и Бога за бороду схватил? Ан спросится! И с остальных – не думайте! – Он погрозил узловатым пальцем первым рядам. – Спроси себя каждый: что ты для популяции зверя сделал? Всё-таки не в свой подпол мышей ловить, а в госугодья лезешь. Э, что с вами?..

Он закашлялся. Поднялся и, не спрашивая разрешения, ушёл за кулисы.

На сей раз одобрительные смешки в зале смешались с недовольным ропотом в первых рядах. Со своего места с оскорблённым видом поднялся сидевший неподалёку от Большунова худощавый залысый мужчина.

– Сергей Герасимович! – перекрикивая гул, обратился он к Портнягину. – Вы нас сюда для чего собрали? Совещаться или оскорбления выслушивать?

– Говорила же – замылят без Следопыта! – горячо шепнула мне Ксана. – Вот пожалуйста! Тут как тут. Это Головко, директор госконюшни из Усть-Орды! Он да