Имплантация - Сергей Л. Козлов

XX века. Если труды Тэна были полностью отторгнуты гуманитариями XX столетия (яркий пример такого отторжения – беспощадная критика Тэна-историка в работах Шарля Сеньобоса и Альфонса Олара: [Seignobos 1899, 267–279]; [Aulard 1907]), то отношение гуманитарного научного сообщества к Ренану оказалось гораздо более дифференцированным и в целом позитивным – несмотря на то что конкретные научные результаты Ренана устарели не в меньшей степени, чем построения Тэна. Приведем два примера.

Пример первый: в 1923 году Антуан Мейе представил на совместном заседании нескольких парижских научных обществ, посвященном столетию со дня рождения Ренана, доклад «Ренан как лингвист». Он заключил этот доклад следующим приговором:

Подробности лингвистического труда фатально устаревают по прошествии нескольких лет. Но принципы, основанные на верном видении вещей, имеют долговечную ценность. И с этой точки зрения «История семитских языков», в которой устарело столько подробностей, остается отнюдь не памятником прошлого [Meillet 1923, 334].

Второй пример – отношение к Ренану Люсьена Февра. В заметках 1953 года «Pro parva nostro domo» Февр отвергает понятие «школа „Анналов“», но отмечает, что, в отличие от термина «школа „Анналов“», вполне правомерны такие понятия, как «группа „Анналов“» и «дух „Анналов“» (заметим в скобках, что по своим терминологическим противопоставлениям и по аргументам это рассуждение Февра, mutatis mutandis, в точности предвосхищает рассуждение Бронстейна по поводу «французского стиля» в науковедении, приведенное нами в начале этого очерка). Что же касается понятия «дух „Анналов“», то Февр поясняет его так: «дух „Анналов“, по нашему разумению, был у многих людей, которые не только никогда не сотрудничали с нашим журналом – но которые, более того, мыслили и печатались вообще задолго до создания „Анналов“» [Febvre 1953, 513]. И чуть ниже, для иллюстрации того, как настоящий историк относится к жизни (т. е. фактически для иллюстрации того, что такое «дух „Анналов“»), Февр приводит две цитаты из книги Ренана «Будущее науки». Закончив цитировать, Февр, в свойственной ему манере, темпераментно восклицает: «Великолепное размышление!» Иначе говоря, Февр делает из Ренана предтечу «духа „Анналов“» и, таким образом, вписывает фигуру Ренана в идеальную генеалогию группы «Анналов». Это отношение к Ренану как к прямому предшественнику подтверждается и тем, что еще в 1949 году, цитируя предисловие Ренана к сборнику его статей «Современные вопросы», Февр писал: «Никогда наша [т. е. Февра с Блоком. – С. К.] мысль не была выражена столь удачно». По мнению Февра, этот пассаж из предисловия к «Современным вопросам» был бы наилучшим эпиграфом для «Анналов», если бы обложка журнала предусматривала наличие эпиграфа. Согласно Февру, Ренан – «один из самых оригинальных мыслителей XIX века – этой великолепной эпохи, богатства которой все еще далеки от исчерпания» [Febvre 1949, 201]. При этом Февр нисколько не закрывает глаза на устарелость конкретных научных результатов, достигнутых Ренаном – но он всегда подчеркивает, что чтение даже тех работ Ренана, которые с собственно научной точки зрения вполне устарели, является в том или ином отношении поучительным: см. [Febvre 1950, 523]; [Febvre 1952, 391–392]; [Febvre 1956, 115].

~~~~~~~~~~~

Тут следует также затронуть институциональный, эдиционный и персонально-биографический аспекты той актуализации Ренана, которую мы наблюдаем во Франции во второй половине ХХ века. Высказывания Февра, на которые мы только что ссылались ([Febvre 1949], [Febvre 1950], [Febvre 1952], [Febvre 1956]), взяты из его откликов на полное собрание сочинений Ренана, которое начало выходить в издательстве Кальман-Леви в 1947 году. Февр считал необходимым лично откликаться в «Анналах» на каждый новый том этого собрания сочинений. Это объяснялось, конечно, и его собственным отношением к текстам Ренана – но не только этим. Единоличным составителем и редактором этого собрания сочинений была внучка Ренана Анриетта Псикари (1884–1972), чрезвычайно многообразно включенная в сети интеллектуального общения, имевшиеся во Франции в 1920–1940‐х годах. Отец Анриетты Псикари Жан Псикари (1854–1929) на протяжении большей части своей жизни работал в Четвертом отделении Практической школы высших исследований – одном из главных оплотов авангардной гуманитарной науки во Франции первой половины XX века (подробнее об этом учреждении см. следующий очерк). При этом с 1935 года и вплоть до периода оккупации сама Анриетта Псикари работала административным секретарем «Французской энциклопедии» – колоссального многотомного предприятия, главным редактором (directeur général) которого был Люсьен Февр. Вплоть до начала войны редакция «Французской энциклопедии» на рю дю Фур функционировала как большой интеллектуально-светский cалон, в котором встречались политики, литераторы и ученые разных специальностей. С 1939 года редакция «Анналов», лишившаяся поддержки издательства «Armand Colin», также переехала под крышу «Французской энциклопедии», и Анриетта Псикари с этого момента взяла на себя также обязанности редакционного секретаря «Анналов» [Zemon Davis 1992, 123]; о работе А. Псикари во «Французской энциклопедии» см. в ее воспоминаниях [Psichari 1962, 155–170]. Через фигуру Анриетты Псикари издание полного собрания сочинений Ренана было тесно связано с полем французских гуманитарных наук середины XX века. Если эдиционная деятельность Анриетты Псикари облегчала новым поколениям образованной публики доступ к наследию Ренана, то отклики таких людей, как Февр, возбуждали и надлежащим образом фокусировали читательский интерес этому наследию. С другой стороны, в 1952 году возобновило свою деятельность Общество Эрнеста Ренана – научная ассоциация, основанная в Париже в 1919 году «для развития исследований по истории религий» (см. [Poulat 1966, 81]). В Комитет Общества Эрнеста Ренана по состоянию на 1952 год входили, среди прочих, наряду с Люсьеном Февром, такие ученые, как лингвисты Эмиль Бенвенист и Жозеф Вандриес, религиоведы Анри Жанмер и Анри-Шарль Пюэш, историк Анри-Ирене Марру и этнограф Арнольд Ван Геннеп. Членом этого комитета был и 89-летний Анри Берр – создатель журнала «Revue de synthèse historique» и знаменитой книжной серии «Эволюция человечества», двух важнейших инновационных ниш французского гуманитарного знания первой половины XX века. Все эти фигуры олицетворяли собой прямую связь Общества Эрнеста Ренана с авангардной гуманитарной наукой и с теми учреждениями (наряду с «Анналами», а также с вышеуказанными институциями, созданными Берром, это прежде всего Коллеж де Франс и Практическая школа высших исследований), в рамках которых по преимуществу и развивалась французская передовая гуманитарно-научная мысль. Показательно, что заседания Общества Эрнеста Ренана проходили в здании Коллеж де Франс.

Применительно к фигуре Тэна мы не наблюдаем во второй половине XX века ничего сопоставимого с этой институциональной активностью. Не существует ни собрания сочинений Тэна (не говоря уж о полном собрании сочинений), ни общества Ипполита Тэна. Набрав в «Гугле» словосочетания «Hippolyte Taine œuvres complètes» или «Société Hippolyte Taine», мы получаем в первую очередь ссылки на «Ernest Renan œuvres complètes» или же, соответственно, на «Société Ernest Renan».

~~~~~~~~~~~

Расподобление II: Ренан и позитивизм

Сцепка «Ренан и позитивизм» никогда не обладала той жесткостью и обязательностью, какой обладала в культурном сознании конца XIX века связка «Ренан и Тэн». Фигура Ренана обычно не воспринималась как первейшее олицетворение позитивизма: такими олицетворениями выступали Конт, Литтре, Бернар, а вне Франции – также Спенсер и Джон Стюарт Милль (ср. недавние критические замечания А. Питта об употреблении слова «позитивизм» применительно к Ренану и другим представителям «поколения 1848 года» во Франции [Pitt 2000, 82–83]). Тем не менее сходство в умонастроении и мыслительных установках (культ положительной науки и сопряженный с ним отказ от богословия и метафизики) между Ренаном и позитивизмом слишком значительно, чтобы можно было вовсе отмахнуться от проблемы «Ренан и позитивизм» как несущественной. Для отстраненного наблюдателя и Ренан, и Конт, и Спенсер оказываются включены в одно и то же большое интеллектуальное движение, развернувшееся в XIX столетии: есть сильный соблазн как раз и назвать все это большое движение «позитивизмом»; именно в этом смысле Джон Стюарт Милль замечал еще в 1865 году: позитивизм есть «общее свойство эпохи», хотя философию позитивизма