Вечный сон - Анастасия Вайолет

– Отдайте девочку, – повторяет она, уже не уверенная в том, что когда-либо увидит Малу.

– По-мни… про… Сед-ну… – хрипит существо.

«Отец отец отец это все связано с ритуалом отца иджирак все знает!» – вопит у нее в голове, но Анэ отмахивается от этих мыслей, от этой боли, и цепляется за темный образ отца, который желает ей только лучшего.

Мимо пещеры, мимо Анэ и иджираков, с громким фырканьем проносится олень. Быстрая черная тень. Анэ едва выхватывает взглядом его длинные рога, как он тут же скрывается в гуще снега и искр.

За ним следует второй.

Олень останавливается, поворачивается к ней. Анэ встречается с ним взглядом – и вновь видит те же светящиеся красные глаза. Они сливаются с искрами и горят, горят, и смотрят на нее в упор.

Анэ тяжело дышит. Голова взрывается болью – вот-вот расколется на части. Анэ крепко сжимает предмет в руках, держась за него как за спасательную соломинку, и выхватывает замутненным взглядом низкую фигурку Малу – крошечное пятно во тьме пещеры. Девочка сломя голову бежит вперед, но затем ойкает и останавливается.

Иджирак издает последний хрип и растворяется в воздухе, а вслед за ним и остальные. Олень, громко фыркнув, убегает вдаль. Буря возвращается очень быстро – несколько мгновений, и перед Анэ снова все летит, и ее окружают блестящие искры, и ветер шумит, хлещет, едва ли не подбрасывает ее из стороны в сторону.

У нее болит голова и обмякает тело, но руками она держится за фигурку, а глазами все ищет, ищет маленькую Малу, которая вновь бежит к ней…

Вечное тепло

Цветные дома – расплывающиеся перед глазами пятна. На земле искрится снег – сплошное белое полотно.

Крики. Черно-коричнево-бурые фигуры людей обступают Анэ и говорят, кричат наперебой, пытаются обнять, пожать руку. Вздохи, отовсюду вздохи. Анэ растерянно осматривает каждого человека, пытаясь ухватиться хоть за чье-то знакомое лицо, вернуть себе память и чувства, – но ни на чем не может сосредоточиться.

Рука невольно сжимает тяжелый предмет: Анэ выхватывает взглядом увесистую каменную фигурку – старую женщину с отрубленными ладонями.

Анэ хватают за руку, и камень с треском падает на землю.

Она не сопротивляется – на это нет ни желания, ни сил. В ушах звенит бубен и плескаются волны. Анэ медленно понимает, что ее куда-то тянет Апитсуак. И вот она уже далеко от людей, чьи голоса кажутся единым гулом, со всех сторон дует ветер, хлестая по щекам. Только это заставляет ее проснуться. Анэ несколько раз моргает, вертит головой, проводит по лицу дрожащими руками – и наконец может рассмотреть Апитсуака. Он смотрит на нее взглядом, к которому Анэ все не может привыкнуть, – она видит в нем тепло.

– Подумал, тебе после иджираков не нужен лишний шум, – говорит Апитсуак, улыбаясь.

– После кого?

И тут к ней возвращаются воспоминания. Обрушиваются тяжелой холодной волной. Анэ мысленно проносится сквозь искры и бурю и пытается вспомнить иджираков – тех самых духов, что застряли на границе миров и похищают детей.

Но вспоминает только маленькую напуганную девочку, чью руку она крепко держала в своей. А потом тишина. И темнота.

– Ты ничего не помнишь? – Апитсуак осторожно прижимает ее к себе, обеспокоенным взглядом осматривая с ног до головы. И отстраняется. – Ну да. Конечно. Я и забыл. Эти твари память стирают.

– Да… – протягивает Анэ, все вспоминая и вспоминая те крохи, что рассказывал отец. Кидаясь спасать Малу, она совсем не учла, что все забудет.

– Ладно. Главное, что Малу жива. Теперь тебе надо поспать, пока есть возможность… а то неизвестно, кто еще нападет.

И, не дожидаясь ответа, Апитсуак берет ее за руку и куда-то ведет – Анэ неважно куда, лишь бы была теплая кровать и меховое покрывало, под которым можно спрятаться и забыть обо всем. Отделиться от людей.

И главное – укрыться от темной фигуры, тихо и неподвижно стоящей где-то на краю. Но стоит Анэ повернуться – как фигура исчезает.

Анэ идет за Апитсуаком, не издавая ни звука. И с каждым шагом все больше чувствует на спине чужой внимательный взгляд.

Она видит черноту – темное пятно на краю зрения. Длинную фигуру. Зловещий красный свет. Он рядом всегда – как бы Анэ ни вертела головой. Хочется вытянуть из памяти хоть один слабый образ – но Анэ не помнит ничего, кроме ребенка и бесконечной белой бури. Никаких фигур, никакого красного света.

И по телу ее бегут неприятные мурашки, и в груди зарождается болезненная тревога, которую невозможно унять.

Тишина. Искры мелькают в окне. В котелках вываривается костный жир. Анэ чувствует знакомый запах суаасата[12], но он вызывает лишь смутные воспоминания об отце и женщинах, что приносили им еду в качестве благодарности за очередной ритуал. Апитсуак тихонько разговаривает с матерью в соседней комнате, и там же бегает маленькая Тулугак. В воздухе разливается приятное тепло.

Анэ не знает, сколько так просидела, пока не открывается дверь и в комнату не заходит Ная. Грузная женщина с красным и влажным от пота лицом. Каждое свое движение она сопровождает вздохами, постоянно вытирает руками лоб и щеки. Она встречается взглядом с Анэ – и, дождавшись ее кивка, садится рядом на стул.

– Я так и не успела тебя поблагодарить, Анэ, – со вздохом говорит женщина. – Хотела сказать тебе спасибо за то, что помогаешь Апитсуаку. И… защищаешь нас. Я не знаю… справился бы мой мальчик сам.

Анэ неуютно. Она смотрит в окно, туда, где все больше разгорается буря, и думает о том, кто пойдет разбираться со следующими существами – она или Апитсуак?

– Я… в общем, спасибо тебе, Анэ. – Ная пытается протянуть ей руку, но Анэ опускает ладонь. Чужие чувства все еще кажутся чем-то непонятным и пугающим.

– Анорерсуак, – шепчет она, пытаясь разглядеть в сугробах черную макушку. – Меня зовут Анорерсуак.

«И я не хочу никого спасать. Тем более взрослых. Я просто хочу домой, к отцу», – добавляет она про себя.

На этой мысли она неосознанно хватается за медвежий зуб в кармане. Кожа наливается нежным, искрящимся теплом.

– Почему тебя так назвали? – как будто издалека раздается голос Наи, едва пробиваясь сквозь пелену мыслей Анэ.

– Потому что так звали мою мать, – отвечает она, не успев даже обдумать сказанное.

Эти слова вырываются наружу. Анэ вздрагивает, отталкивая образ матери, и хватается за первую попавшуюся мысль:

– А каким был Анингаак?

Теперь она поворачивается к женщине и, не решаясь заглянуть в глаза, смотрит на