Флорентийские маски - Роза Планас

– Ада? – на всякий случай спросил он.

– Да, профессор. Мы с вами уже близки к нашей цели. Главное – соберите волю в кулак и не падайте в обморок. Дышите глубже и старайтесь ни о чем не думать.

Федерико из последних сил улыбнулся и отметил про себя, что здорово ошибся, представив себе лицо Ады Маргарет под маской уродливым. На самом деле она была очень привлекательной женщиной, а ее открытая и доброжелательная улыбка стала для него в этот момент спасательным кругом, при помощи которого одинокий пловец с затонувшего корабля мог рассчитывать добраться до берега. Коломбина и Винченцо де Лукка стояли в противоположном углу зала и внимательно наблюдали за своим подопечным.

Голос Антонио разносился по всему дому. Требовательно и настойчиво он раз за разом повторял:

– Отец, отец!

Он шел по дому, одну за другой открывая двери в те комнаты, где, по его мнению, мог находиться старый актер. С тех пор как Антонио вернулся из Сересас, они еще не виделись.

Шофер привез его домой – в огромную квартиру в роскошном доме на проспекте Либертад. Первые несколько часов Антонио крепко проспал. При этом он положил кассету, отданную ему мажордомом, под подушку.

Поначалу он никак не мог толком уснуть: какие-то видения сменялись в его голове воспоминаниями о том, что происходило наяву на отцовской вилле, потом они уступали место образам, которые мерещились ему в бреду после чудесного спасения из бассейна. В общем, по-настоящему он уснул лишь через пару часов после того, как лег. Проснувшись, он почувствовал себя намного лучше. Первым делом он наведался на кухню. Ничего готового он там не обнаружил, но организм настойчиво требовал заполнить желудок чем-то съедобным. Покопавшись в буфетах и в холодильнике, он достал несколько консервных банок, содержимого которых хватило, чтобы вернуть ему вкус к жизни и вновь пробудить интерес к фильму, ставшему причиной его позорного изгнания из Сересас.

Первые кадры фильма были окрашены в традиционные для старых лет тона сепии. Через несколько секунд к ним стал примешиваться желтоватый оттенок какого-то непонятного происхождения, не свойственный ни стилю эпохи, ни самой технике обработки пленки в те далекие годы.

– Это еще что такое? – спросил он сам себя, дожевывая импровизированный завтрак.

Титров у фильма не было, и действие начиналось с первых же кадров: на экране появилось изображение большого парусного корабля, галеона. Судно боролось с ветром и штормовым морем. Огромные волны сносили корабль в левую сторону экрана. Иногда казалось, что судну удается продвинуться вперед и преодолеть порывы встречного ветра, но очередная волна вновь отбрасывала его назад, а через некоторое время штормовой порыв сорвал с мачт большую часть парусов. Реализм, с которым была снята эта сцена, не мог не поразить даже Антонио, не особо сведущего ни в истории кинематографа, ни в технике комбинированных съемок.

– Не может быть, чтобы все это было по-настоящему, – сказал он вслух. – Наверняка снимали макет в каком-нибудь бассейне. И все-таки чего стоят одни только эти молнии, сверкающие в небе! А как потрясающе реалистично сняты волны! И главное – люди, матросы на палубе, привязанные к мачтам. Не может же быть, чтобы…

С каждой секундой Антонио удивлялся все больше и больше. Он то и дело останавливал кассету, увеличивал изображение, насколько возможно, и все больше убеждался в том, что на экране перед его глазами не куклы, а настоящие живые люди, которые привязываются веревками к мачтам, чтобы их не смыло за борт, и отчаянно борются за свою жизнь.

В следующей сцене корабль предстал с почти сорванными парусами и поломанными реями. Море все так же бушевало, а на палубе уже не было некоторых членов команды из тех, что мелькали на экране в начале фильма. Неуправляемый корабль дрейфовал в сторону торчащих из воды скал, появившихся в правом углу экрана. В это мгновение изображение на несколько секунд исчезло. Ощущение было такое, что человек, стоявший за камерой, прикрыл объектив не то рукой, не то заглушкой. Антонио на всякий случай перемотал пленку, чтобы проверить, не является ли этот дефект следствием какой-то неисправности магнитофона. Нет, ошибки не было: отсутствие изображения на экране было следствием его отсутствия на самой пленке. Провал в фильме был сродни провалу в памяти. В следующей сцене корабль был показан уже севшим на рифы. Море к этому времени почти успокоилось. На судне не осталось ни единой целой снасти, все паруса были изорваны в клочья, не хватало даже части мачт. В кадре не было видно ни одного живого человека. Изображение покинутого корабля можно было смело называть аллегорией человеческой трагедии.

Антонио подумал, что на этом фильм и заканчивается. К его немалому удивлению, это оказалось не так: на пустой палубе выброшенного на рифы корабля стали появляться люди, укрывавшиеся во время шторма в трюмах. Теперь они поднялись на палубу, чтобы вдохнуть свежего воздуха и узнать, в каком состоянии находится судно. В общей сложности Антонио насчитал шесть человек, которые без особого энтузиазма принялись разбирать сорванные снасти и скреплять между собой сломанные мачты и реи. Затем настала очередь поднимать припрятанные запасные паруса и скреплять воедино куски парусины, которые разорвал штормовой ветер. Очередная сцена была посвящена наведению порядка на палубе и сжиганию собранного мусора и мелких обломков такелажа. Перед тем как поднести факел к груде мусора, оставшиеся в живых члены экипажа спустились в трюм. Судя по всему, корабль получил большую пробоину, потому что в каждом следующем эпизоде он опускался в воду все глубже и глубже. Вновь поднявшиеся на палубу члены экипажа вытащили из трюма завернутого в кусок парусины покойника.

Матросы положили этот кокон на палубу, и один из них поднес факел к груде мусора. Импровизированный погребальный костер стал быстро разгораться, но от него Повалил такой густой черный дым, что изображение на экране на некоторое время вновь пропало, скрытое этой дымовой завесой. На этот раз Антонио не стал проверять исправность аппарата, а просто подождал, когда появятся кадры новой сцены. Это случилось очень быстро, буквально через несколько секунд. В очередном эпизоде двое матросов начали распутывать стягивавшие тело покойника веревки и разматывать парусину, в которую он был завернут. Их движения были предельно аккуратными, а лица – торжественными и почтительными. Наконец из-под ткани появилось тело какого-то человекообразного создания – довольно высокого и со странным скелетоподобным телосложением. Антонио остановил воспроизведение и увеличил, насколько возможно, интересовавший его фрагмент кадра. Изумлению его не было предела: готова лежавшего на палубе мертвеца имела одно весьма редкое и более чем характерное отличие – неестественно длинный нос покойного заканчивался так хорошо знакомым Антонио острым кончиком. В общем, сомнений не оставалось: покойник, которого должны были вот-вот сжечь на палубе полузатонувшего галеона, был не кто иной, как Пиноккио.

Антонио все звал и звал отца, нетерпеливо врываясь в многочисленные комнаты их огромной столичной квартиры. Он хотел рассказать обо всем, что с ним произошло, а главное – пожаловаться на дерзкое поведение мажордома в Сересас. Ему хотелось выяснить, какой тайной властью обладает этот человек, который так бесцеремонно заставил его дать клятву никогда больше не приезжать в поместье, владельцем которого Антонио являлся практически наравне с отцом. В какой-то момент Антонио решил было, что отца нет дома, но тот наконец услышал призывные крики сына и вышел на порог той комнаты, которую обычно использовал как проявочную лабораторию.