Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

Действительно, все менялось. Он думал об убитом президенте, чью совершенно поразительную фотографию, из последних сделанных, они видели в траурно украшенной витрине какого-то магазинчика в Филадельфии, когда приехали туда. В 1860 году партия Авраама Линкольна выдвинула его потому, что он был наименее известным, а значит, и наименее неприятным из всех возможных кандидатов. Человек более радикальных взглядов мог бы отпугнуть бо́льшую часть консервативно настроенных граждан, на которых они так рассчитывали.

Однако уже в Белом доме, да еще в горниле войны, он, как металл, который сначала нагревают, потом куют молотом, расплавляют, формуют и превращают в нечто совершенно новое, стал другим человеком. Из захудалого провинциального политика с никому не известными идеями, или вполне безопасными идеями, или вообще без идей, или с идеями безумца – в зависимости от того, кто о нем говорил, – а также не без помощи уколов совести и сложившихся обстоятельств, вдруг получился президент, который сделал понятие свободы настолько новым и настолько разрушительным для всей нации, что понадобятся еще долгие годы, для того чтобы понять и осознать все его значения.

В сердцах черного народа Линкольн с помощью одного росчерка пера превратился из человека в бога. Но кое в чем, думал Джордж, он так и не изменился. И хотя вашингтонские сплетники то и дело твердили, что президент часто терял терпение, свое замечательное чувство юмора, а порой и жалость по отношению к врагам, Джордж почему-то был уверен, что Линкольн до конца так и остался верен своей путеводной звезде. Он был великодушен и любил всех людей – и с Юга, и с Севера. Но Союз он любил больше.

Именно для того, чтобы сохранить то, чем он так дорожил, он и вел эту губительную войну. Страдал от депрессий и ночных кошмаров, боролся с демонами глупости, некомпетентности и напраслины, грубил, шутил, проповедовал и умасливал, мечтал и оплакивал. А потом его избрали для последнего жертвоприношения на кровавом алтаре.

Но по крайней мере, Авраам Линкольн еще пять дней[69] знал, что его путеводная звезда, яркая и чистая, по-прежнему сияет над остывающими углями пожарищ, впервые разожженных той давней весной, которую Джордж живо помнил и по сей день. Союз выстоял, кардинально измененный, но, по сути, все тот же.

Джордж признавал, но не мог до конца понять этот парадокс. Он просто существовал – могучий, величественный и загадочный, как и сам убитый президент. И скорее всего, так будет всегда.

Закрыв глаза, Джордж просто отдохнул пару минут, не думая ни о чем, а потом его мысли потекли уже по более близкому кругу.

Орри мертв, а его вдова не стала скрывать, что она – по крайней мере, с точки зрения южан – негритянка по крови. Впервые Джордж услышал от этом от Билли, но потом Мадлен сама откровенно поговорила с ним, перед тем как Хазарды покинули Монт-Роял.

Чарльз – все соглашались с тем, что война сломала его. Он стал мрачным и злым. А вот Бретт, которая с нетерпением ждала рождения ребенка, рассуждала теперь скорее как Вирджилия, а не как южанка.

Купер очень переменился, став чуть ли не ретроградом, словно признал наконец свое южное наследие, которое его отец всегда хотел передать ему, а он только презрительно открещивался от всего, что с этим связано. Впрочем, в случае Купера Джордж вполне понимал причины таких разительных перемен. Купер потерял сына, и он старел. А возраст всегда делает человека консервативнее и в мыслях, и в суждениях. Это Джордж хорошо знал.

Изменилось и отношение Билли к чернокожим, а вот его планы на будущее остались неизменными, как мало что теперь. Когда он прощался с Джорджем в Южной Каролине, собираясь провести там оставшиеся две недели отпуска, чтобы помочь Мэйнам, он сказал, что планирует и дальше служить в инженерных войсках. Если, конечно, ничто не помешает его продвижению, но в этом случае всегда останется в запасе строительство железных дорог, которое он уже обсудил со старшим братом. Всем было ясно, что за железными дорогами будущее. Люди уже даже придумали для поездов новое название – железные кони.

Как же сильно процесс перемен, запущенный войной, затронул каждого из них и всю страну в целом. Как глубоко повлияли эти перемены на их жизнь! Никто не остался в стороне – ни те, кто принял изменения, ни те, кто отвергал их. Случайно подслушанный разговор пары за его спиной был еще одним свидетельством этого. Даже твердость убеждений в ответ на грядущие перемены тоже менялась.

Но почему же так много людей сопротивляются этому процессу, который неизбежно происходит везде, размышлял Джордж. То ли в силу характера, то ли воспитания, сам он довольно рано смирился с ним, занимаясь семейным бизнесом. Он всегда был открыт всему новому и постоянно боролся со Стэнли, которого любые нововведения только раздражали. Но постепенно и Стэнли пересмотрел свои взгляды, когда увидел выгоду или, по крайней мере, неизбежность изменений, в том числе и за воротами завода Хазардов.

Почему некоторые люди пренебрегают и уроками истории, и собственными ощущениями, отрицая законы жизни, столь же непреложные, как смена времен года, и воздвигая в своих головах какие-то извращенные барьеры на их пути? Джордж не знал ответа, но это было действительно так. Эти люди рыдали по добродетелям прошлого, которые существовали во многом лишь в их воображении, вместо того чтобы радоваться новым прекрасным возможностям дня грядущего и помогать их осуществлению. Они всегда находили, что обвинить в потоке событий, которые они хотели бы остановить, но не могли. Они обвиняли Бога, своих жен, правительство, книги, странные сочетания безымянных людей, иногда даже голоса в собственных головах. Они проживали мучительную, несчастливую жизнь, пытаясь чайной чашкой вычерпать Ниагару.

Но Джордж очень сомневался, что кто-нибудь способен изменить людей такой породы. Они были проклятием и тяжким бременем для любого народа, который пытается взобраться на гору в полутьме. Их присутствие – при этой мысли он устало улыбнулся – было таким же неизбежным, как те перемены, которые они ненавидели.

Все это напомнило Джорджу об одной маленькой, но важной перемене, которую он хотел ввести в Бельведере. Когда-то он нашел в холмах под Вест-Пойнтом осколок железного метеорита и с тех пор постоянно держал его на столе библиотеки как некий символ силы и могущества металла, создавшего состояние семьи Хазард. Многие годы Джорджа увлекала именно военная сторона применения железа и его возможность влиять на судьбы целых народов и всего мира.

Но после Виргинии он больше так не думал. Последние четыре года американцы нападали на других американцев, как хищные звери. Истинные последствия этого кровопролития, то потрясение, когда все потери, поддающиеся оценке и нет, будут наконец подсчитаны, еще ждало впереди. И отголоски этого потрясения будут преследовать их еще долгие годы – в этом Джордж не сомневался. Поэтому самым разумным было подготовиться и определить уравновешивающую силу.

Когда они приехали в Бельведер, Джордж удивил Констанцию тем, что сделал сразу после того, как потратил полчаса на объятия и разговоры с сыном и дочерью. Он вышел через кухню за задний двор дома, поднялся на холм и принес оттуда зеленую веточку лавра, которую бережно положил рядом с куском звездного железа в библиотеке.