Из Тьмы (Арка 5) - Добродел

деревенской девочкой, на провинцию которой обрушились неурожай и голод. Я могла умереть уже в Отряде на одном из испытаний. Могла не вернуться с любой из миссий. Из соратников, с которыми я начинала, ныне живы менее четверти. Так чего же мне сейчас бояться за свою жёсткую задницу?

— Всем есть, чего бояться, — с неопределённой угрозой ответил Сюра.

Подхватив возмущённо взвизгнувшую блондинку под руку, премьеров сынок телепортировался к парочке своих головорезов. И когда они синхронно, будто не раз отрабатывали данный манёвр, шагнули почти вплотную к лидеру, тройка мужчин вместе с не успевшей даже попрощаться девушкой исчезла в розоватой вспышке триграммы, на мгновение проявившейся на полу.

Что-то мне подсказывало, что в Скаре, да и на территории северного региона вообще, вляпавшаяся в Дикую Охоту бедовая блондинка больше не появится. А ведь мы с ней расстались не на самой благозвучной ноте. Эх… Ладно, хотя бы знаю теперь, что Сюра её не обижает. И что состав Дикой Охоты сильно отличается от того, что должен быть по канону. Похоже, моя блондинистая знакомая посодействовала нарастанию отклонений от известной мне-Виктору линии возможного будущего даже сильнее, чем я. Нужно будет подумать над этим.

Потом.

— Отбили у нас подружку? — усмехнулась мне Сена, которая до этого момента благоразумно помалкивала.

— Похоже на то, — хмуро посмотрев на место, откуда исчез Сюра, сказала я даже не став пояснять, что Эрис мне (и тем более «нам») не такая подружка, как думалось проныре, поплелась обратно в кабинет.

— Ничего. Раз не получилось повеселиться втроём, то я сегодня постараюсь за двоих.

— Ты лучше по работе сначала постарайся, — обернулась я. — Бумажки сами с собой не расправятся.

— Oui, mon général! — на западный манер отозвалась девушка.

— И ничего она не жёсткая, — донеслось мне вслед, когда я уже перешагивала порог кабинета. — Твоя попка небольшая, но очень мягонькая и приятная. Я проверяла, осталась очень довольной и хочу ещё этих аппетитных, хи-хи, мягких булочек! — услышав мой вздох, эта чертовка захихикала ещё громче.

Ох уж эта Сена! У нас тут случился почти перешедший в боестолкновение конфликт с сынком премьер-министра (который реально мог её убить или покалечить, что проныра прекрасно понимала) и его подоспевшими позже подручными, вместе с которыми Дикая Охота, случись бой, уж точно смогла бы создать кучу проблем и попутных жертв с разрушениями. И что же? Эта ветреная особа выцепила из всего произошедшего тему «сорвавшегося тройничка» — хотя тут скорее выдумала — и моих, гм, булочек!

Впрочем, каждый сбрасывает нервное напряжение, как умеет.

Да и обещание постараться в два раза сильнее звучит довольно… многообещающе. Но это уже после работы.

Примечания:

Пункт тапкоприёма открыт)

Автор и Куроме выражают признательность тем, кто поддерживает текст на Бусти или делает пожертвования на Тёмный Алтарь Печенек.

Поздравляю всех читательниц с 8 марта!:)

А.Н. — бечено.

Глава 29 Коррупция распада

Идзумо ненавидел Столицу. Эту мерзкую, зловонную клоаку, присыпанную блёстками и покрытую глянцевым лаком высокой культуры и цивилизованности.

Этот город родился на чужих костях и страданиях, на них вырос и питается ими сейчас. Словно ненасытная уродливая обжора, напялившая на себя тесный, трещащий под напором корсет, Столица заталкивает в свою утробу всё больше неудачников и, переваривая их, всё сильнее распухает, как пухнет на солнце труп. Отвратительный монстр, в чьём непрерывно раздувающемся чреве нарождается новое чудовище.

Этот город скован монументальным камнем огромных колец Стен — внешней, средней и внутренней, Дворцовой — туго затянут корсетными шнурами мостов и дорог, придавлен глыбами многочисленных памятников, часовых башен и дворцов лордов. Он словно бы навеки застыл во времени. Но в своей непомерной гордыне, жадности и ненависти к породившим его людям он рвётся на свободу. Рычит сотнями глоток колоколен и ударных механизмов на башенных часах, скалится гнилыми клыками трущобных крыш и богатых шпилей с их кровавыми и безумными игрищами, дышит смрадом заросших мусором районов бедноты и испражняется бесчисленным множеством канализационных стоков.

И непрестанно убивает, извращает и очерняет копошащихся в его чреве потомков ненавидимых им основателей. Бесконечно рожает их, растит — и сам же убивает, питаясь жизнями и страданиями населяющих его людей. Подменяет разумное, естественное, живое — своими искажёнными суррогатами.

Что в имени твоем, Столица? Что скрыто во многих твоих ликах, колыбель цивилизации? Холодное горнило, кровавый жертвенный алтарь. Что зреет в твоём готовом разрешиться от бремени мерзостном чреве? Нечто страшное. Ведь какова мать, таково и дитя. Жестокое, с холодными водами каналов вместо горячей крови, голодное, одновременно расчетливое и наивное, сомневающееся и фанатичное. Как настоящий ребёнок, искренне верящее в сказку. В то, что можно подняться до неба, прикоснуться к нему и загадать своё сокровенное желание. Стоит лишь только выстроить пирамиду из трупов — и чем выше, тем лучше! — которые станут ступенями к чистой и прекрасной мечте.

А он, Идзумо, также известный как Каратель — жестокий акушер, который провоцирует схватки у чудовищного порождения людских рук, дабы оно скорее пустило кровавые родовые воды и явило на свет своё не менее ужасающее дитя. Ибо оно — лучшее, на что может рассчитывать имперский народ.

Империя и её Столица беременны Революцией. А Каратель, его соратники и такие, как они, обязаны помочь ей родиться. Потому что, даже если правы их идеологические противники и они лишь приближают конец Империи, всё равно лучше встретить ужасный конец — какую бы кошмарную, искажённую, уродливую форму он ни принял — чем терпеть ужас без конца.

В поле зрения попала богатая карета, что проехала мимо них и, ненадолго задержавшись перед поспешившими распахнуться кованными воротами закрытого клуба, завернула на территорию.

Почти пора!

Бывший офицер армейской разведки, а ныне глава группы революционеров-линчевателей принял от стоящего рядом «забулдыги» бутылку с дешёвым вонючим пойлом и сделал вид, что хорошенько к ней приложился. Занюхал рукавом, покачнулся, издал громкий невнятный возглас и, поторапливаемый следующим в очереди, неловко передал чуть не упущенную бутылку в руки страждущего. В общем, он и его напарники вели себя так, чтобы выглядеть, словно не привлекающая никакого внимания группа выпивох, спускающая своё здоровье и кровно заработанные медяки на мутно-тошнотворную иллюзию алкогольного счастья.

Вот один из «собутыльников» толкнул его и спросил про «его бабу, у которой его остальные деньги». Идзумо громко, но нарочито невнятно выругался в