Амур с оптической винтовкой - Галина Владимировна Романова

– Я, это, не миллионер, конечно, – хихикнул мужик, почесал затылок. – Для вас вот держу всегда.

– Для кого – для нас? – не понял Рома.

– Для охраны! Вы же тута то и дело меняетесь. Иногда приглашаете, угощаете. Это-то вот от прошлого раза осталось. Сидели мы тута… Отдыхали… Мясо жарили. Не до икры было. Да и колбаска эта – баловство одно. Не по моим зубам, вот и уцелела.

И для наглядности он задрал пальцем верхнюю губу, обнажая щербатый рот.

– А чего же виски не выпил?

Пока объяснение походило на правду.

– Так эта… Самогон моя баба гонит отличный! Я к нему привыкший. А виски – это для вас, для гостей. Удивил, Санек?

– Какой Санек? – машинально брякнул Рома. И по тому, как удивленно округлились глаза гостя, понял, что сказал что-то не то. Ах да! Санек – это ведь он! – Удивил, удивил. Задумался я, – принялся он оправдываться.

Чуть отступил в сторону, давая мужику пройти, запер ворота. Хлопнул того по спине. Спросил:

– Где отдыхать-то станем, Семен?

– Так мы эта… Тама всегда… – Его палец ткнул за угол дома. – Там беседка есть знатная. И дождик не намочит, и солнце не спалит. И что главное: баба моя меня там особо не увидит.

– А если перед домом, то увидит? – недоверчиво хмыкнул Рома, маршируя за дом следом за Семеном.

– А то! Приладилась, курва, с моим полевым биноклем на тридцатый дом лазить! – пожаловался с болезненной гримасой Семен, труся к беседке, прилепившейся вплотную к задней стене дома. – Он напротив на соседней улице, недостроенный. Тридцатый, значит… Номер-то есть, а дома нет, так вот… Так вот она по лестничке на мансарду – нырь, и с биноклем, курва! И все видит! Вот видишь дырку?

Семен снова продемонстрировал щербатый рот.

– Это она мне прямо биноклем по зубам заехала, когда однажды тута девок привезли.

– Девок? – изумился Рома. – Кто же привозил?

– Хозяин новый. Он сюда только за этим и ездит. В дому-то, видал, только три комнаты отделано? Это для них, для девок. Шикарные лярвы. Скажу тебе! Все сисястые, ногастые, тоненькие. Нарядные! А пахнут как!.. Но все реже стал ездить. Раньше чаще… Стареет, видать…

Семен чавкнул резиновыми подошвами по кафельному полу беседки, залез на полку, достал стопку пластиковых тарелок, стаканы, нож, разделочную доску, все положил на стол. Значит, не врет, решил Рома, он тут завсегдатай.

– И чего же, жена тебя к девкам приревновала, Семен? – ухмыльнулся он, рассматривая мужика в грязных одеждах.

Подумать такое мог человек только с очень богатым воображением.

– А то! Решила, что я тама тоже участник! – фыркнул Семен и потрепал себя за штаны. – Тока кому я нужен-то такой? Там знаешь какие девки приезжали! О-го-го! Но бабы они же дуры, Саня. Небось знаешь! Увидала из тридцатого дома девок, дождалась меня за воротами под утро и по зубам хрясь моим полевым биноклем. И ведь что скажешь? Правда на ее стороне! Гнала меня палкой от этих вот ворот до самого дома.

И Семен, горделиво приосанившись, рассмеялся.

Он разлил виски по стаканам, сел к столу на деревянную скамью, Рома сел точно на такую же напротив.

– Ну, за знакомство, что ли? – Стеклянные стаканы сошлись, зазвенели.

Они выпили, закусили. Семен до этого сбегал в дом и принес три помидора и буханку хлеба. И закусывал теперь исключительно хлебом и овощами. Колбаса ему и правда была не по зубам. А в икре, как он сам признался, он ни хрена не понимал.

– Давай не чокаясь. – Роман разлил по третьей.

– Чегой-то? – Мутные глаза Семена округлились. – За помин, что ли?

– Да… Новопреставленная раба… – Горло сдавило, и он едва слышно закончил: – Мать я сегодня похоронил, Сема.

– Ма-а-ать??? – ахнул тот потрясенно и решительно долил по полной. Замотал скорбно головой. – Мать хоронить страшно, Санек. И прям сегодня… А чего же ты не с родней? Не поминал?

– Нет. Нет никого. Никто не пришел.

И он в три глотка высадил целый стакан. В голове тут же зашумело, тоска, отдающаяся во всем теле болью, стала глуше, тише, сделалось чуть легче дышать.

– Чего не пришел-то никто? – Семен выпил половину, закашлялся. Поставил недопитый стакан на стол. – Нет родни? А отец? Отец-то твой чего же? Не жили?

– Да так сложилось, – вяло отмахнулся Рома. – Отца нет. Родня не пришла. Мать несколько лет пила сильно. Потом бросила вдруг. А через пару недель, как бросила, взяла и… повесилась.

– Повесила-а-ась??? – ахнул Семен и суеверно перекрестился. – Грех, Санек! Какой грех!

– Да не могла она, понял! – заорал на него Рома.

Рассердившись и из-за страхов его суеверных, и из-за того, что этот мужик сразу готов был обвинить его мать в самоубийстве. Даже не разобравшись!

– Как же не могла, если повесилась? – Он смешно, по-совиному моргал. – Сам же сказал, Санек. Я-то чё?

– Это все так думают. А она не могла. Помог ей кто-то, Семен. Точно помог!

– Дела-а-а, – протянул тот, резво допил свою долю и налил снова. – Давай за то, чтобы все Господь всем роздал! Всем по заслугам!

Рома плохо понял, что имел в виду его новый знакомый, но послушно выпил. Зачерпнул столовой ложкой икру из банки, швырнул в рот, пожевал, почти не чувствуя вкуса. Глянул на Семена, которого вдруг начало вырубать. Он очень медленно моргал, и рыжеволосая голова его все чаще падала на грудь.

– Слышь, ты не спи тута! – передразнил его Рома. – А то твоя баба с биноклем и меня по зубам хряснет, если ты домой вовремя не вернешься!

– Не-е-ет… Она за ворота ни ногой! Она боится!

– Боится? Чего же она боится? Охраны?

– Не-е-ет… Охрану она не боится…

Все, Семен уронил голову на руку, уложенную на столе. Собрался спать. Еще не хватало! Рома подхватил его, поставил на ноги, легонько пошлепал по щекам. Заорал на ухо:

– Не спать, Семен!!! Не спать!!!

Тот дернулся, слабо улыбнулся и, медленно переступая, пошел с Ромой рука об руку к воротам.

Кое-как дошли. Семен облокотился задом о ворота, обхватил голову руками, замычал.

– Ненавижу это заграничное пойло, Саня, – пожаловался он через пару минут. – Голова трещит! И баба теперь будет пилить!

– А то она не знает, что ты пьяный придешь! – фыркнул Рома, дергая щеколду на воротах. – Часто небось пьешь-то?

– Не за пьянку пилить станет. Да, пью! – похвалился он почти с гордостью. И вдруг обвел руками двор. – За место это проклятое пилить станет.

– Чем же место-то ей не нравится?

Рому уже тяготило новое знакомство. Пьяные базары он ненавидел. Они ему во дворе с гопниками надоели. И не терпелось выставить мужика за ворота. А там еще где-то, в тридцатом доме, засела его жена с полевым биноклем. Еще разборок ему сегодня не хватало!