Мост через реку Сан. Холокост: пропущенная страница - Лев Семёнович Симкин

в расположение дивизии «штатской толпой, укутанной в разноцветное тряпье, в непривычных для этих мест фетровых шляпах и беретах. Они шагали по середине улицы, как арестанты, и толпа глазела с тротуаров, принимая их за пойманных шпионов». В действительности в 16-й литовской дивизии были не одни евреи, хотя из 10 250 солдат и офицеров они занимали третье место после литовцев и русских и составляли целых 29 процентов.

С. Кот и его помощники инициировали создание сети польских представительств, которые старались разыскать всех польских граждан на территории Советского Союза и оказать помощь нуждающимся, евреи тоже получали конкретную поддержку от польской системы помощи нуждающимся, основанной на посылках из свободных стран.

«Еврейский дом»

Польские беженцы, не сумевшие уехать с армией Андерса, в течение года после окончания войны вернулись на родину, в том числе 145 тысяч евреев. 6 июля 1945 года между СССР и Временным правительством национального единства Польской республики было заключено соглашение «О праве выхода из советского гражданства лиц польской и еврейской национальности и об их эвакуации в Польшу». С января по июнь 1946 года желающие «лица польской и еврейской национальности» должны были подать заявления в местные органы власти, приложив к нему документы, доказывающие польское гражданство (польский паспорт, военный билет, свидетельство о рождении). Согласно совсекретному постановлению СНК СССР, при исполкомах создавались специальные комиссии с участием прокурора и представителей НКВД для окончательного решения вопроса о выезде. В Польшу стали приходить эшелоны с евреями. Для большинства из них Польша стала перевалочным пунктом по пути на Запад или на Восток.

В их числе были три брата Фесселя из города Кросно, в 1945 году они вернулись из Ташкента в Польшу. Вернулись с женами – из «своих», польских беженок. Пытались – безуспешно – вернуть принадлежавшее им до войны имущество. Соседи неохотно возвращали присвоенное во время войны имущество сбежавших или угнанных евреев – земли, дома. Бывало и так, что права на собственность бывшие ее владельцы продавали полякам и отправлялись на запад, а далее в Палестину.

60 тысяч евреев покинули страну после погрома в «еврейском доме» в польском городе Кельце 4 июля 1946 года. Под этим именем был известен дом, где останавливались приезжающие в Кельце евреи, вернувшиеся из Советского Союза, и уцелевшие узники концлагерей. Они хлопотали о возвращении отобранной оккупантами недвижимости, присвоенной соседями-поляками.

В городе Кельце

Поводом для погрома стал слух о том, что евреи посадили в подвал этого дома восьмилетнего мальчика с целью ритуального убийства. Генрик Блащик пропал 1 июля, его отец заявил в милицию, а 3 июля ребенок вернулся домой. Он был у тетки в деревне, но соврал, что его насильно держали в «еврейском доме». Расследование, проведенное милицией, установило, что слова мальчика вымысел, но тем временем перед домом собралась толпа. Несколько погромщиков были одеты в форму солдат армии Андерса. Всех евреев, невзирая на пол и возраст, выбрасывали из окон и уже на улице добивали молотками и дубинами. Больше ста убитых и раненых…

Общая бабушка

Потомки евреев из Перемышля разбросаны по всему миру, и только одна женщина (из числа родившихся до войны) прожила в Перемышле всю свою жизнь. Роза Фельнер, пережившая Холокост в своем родном городе, родилась в 1913 году и умерла в 2006 году, похоронена на кладбище в Перемышле.

Дэвид Семмель познакомился с ней во время поездки в Польшу в 2003 году. «Многое в ее поведении, – пишет он в «Блоге еврейского Перемышля», – показалось мне смутно знакомым. И только с ее смертью до меня дошло: это же моя бабушка Фанни, какой та была бы, если бы не переехала в Нью-Йорк в 20-е годы, а осталась в Перемышле и пережила Катастрофу. В Розе сохранился тот острый интеллект, который мои дедушки и бабушки привезли в Америку, и, как и у Фанни, часто проявлявшийся в юморе. Но в отличие от Фанни, которая обрела американскую мечту, перебравшись из трущоб Нижнего Ист-Сайда в относительную роскошь Бронкса, Роза два или три года пряталась от верной смерти, запертая в доме местной украинской семьи. Фанни увидела свою дочь вышедшей замуж и родившей меня и мою сестру, Роза же не сказала ни слова о своих детях и внуках, и, насколько я помню, на стенах ее квартиры не было никаких фотографий. Роза была последней прямой связью с еврейским Перемышлем, местом с многовековой еврейской историей. <…> Роза Фельнер – бабушка каждого еврея, покинувшего эти места, напоминание о том, откуда мы пришли и где могли быть уничтожены как народ».

Думаю, эта история – не просто свидетельство о судьбе конкретного человека, это версия несостоявшейся жизни тех, кому в тех же обстоятельствах выжить не удалось. И еще тех, кому посчастливилось тех страшных обстоятельств избежать. Это отброшенная их жизнью тень, в определенном смысле зазеркалье. Из глубины этого зеркала Роза Фельнер смотрит на своих соплеменников и соседей, на тех, кто мог родиться и умереть в Перемышле, перемолотом Холокостом. Возможность сравнить свою жизнь с жизнью Розы Фельнер – это как заглянуть в будущее, которого никогда не было, посмотреть в глаза несостоявшейся судьбе.

Пассажиры «Киндертранспорта»

…В 1950 году Фессели, все трое с семьями, переехали в Израиль. Впрочем, Вольф (Юлиан), сын одного из сгинувших братьев, от которого я услышал рассказ о них, использовал другое слово: «вернулись». Сам он позже тоже к ним присоединился. Это было уже в конце 60-х годов. В то время Польшу возглавлял уроженец их города, сын рабочего из Кросно Владислав Гомулка. При нем усилилась «антисионистская», а фактически антисемитская пропаганда, нужная Гомулке для отвлечения внимания от стагнации экономики. В результате многие из оставшихся польских евреев покинули страну.

Здесь будет уместным поведать о том, каким образом выжил сам рассказчик.

«Мама не пыталась перейти границу вместе с папой. Мама не хотела, во‐первых, из-за двоих маленьких детей, а во‐вторых, она читала еще до войны о немцах и думала, что они люди культурные, что не будут убивать женщин и детей, только мужчин…»

Сохраняя лексику моего собеседника, прошу учесть, что ему в момент нашего разговора было 94 года. Фотографию своего отца он впервые увидел в 80 лет. Копию крошечного фото из уголовного дела ему показал зять, израильский историк Зеев Левин, после того как покопался в архиве Вашингтонского музея Холокоста.

«Мама сумела выправить христианские документы, и мы жили по этим документам три года. Нашли деревню под Варшавой, где нас никто не знал, жили как все, ходили в церковь, мама работала «у людей». Когда война закончилась, мы снова стали евреями. Приехал один раввин из Лондона, рав Шойнфельд, собрать еврейских детей, оставшихся в живых. Он разыскал меня и взял