Роза Тибета - Лайонел Дэвидсон

ему это понравилось. На стенах была серия фресок, их цвета несколько поблекли, и он хотел бы смотреть на них дольше, но толпа напирала сзади, и его несло все дальше и дальше, и, наконец, из святилища. Монах в оранжевом одеянии ждал снаружи с подносом для пожертвований, Ринглинг дал денег за себя и за Хьюстон, и они пошли обратно по мокрому от росы газону к мосту.

Толпы людей расходились со двора, когда они вышли на другом конце, и в монастыре гас свет. Они, должно быть, запирают юных жриц на ночь, подумал Хьюстон и снова улыбнулся в темноте. Это было оживленное место; более оживленное, шумное, гораздо более странное, чем можно было подумать, впервые услышав о нем в устланном коврами офисе на Уордор-стрит, за полмира отсюда.

С озера дул холодный ветерок, и он чувствовал себя окоченевшим и усталым. Казалось, прошел не один день с тех пор, как он проснулся в своей палатке высоко в горах. Они пересекли темнеющий рынок и снова нашли многоквартирный дом, поднялись по пяти туннелеобразным пролетам, потратили несколько минут на поиски в душном лабиринте нужного коридора и тихо вошли в комнату.

Теперь было сумрачно, все масляные лампы, кроме одной, погасли; трое тибетцев лежали на своих паласах, как восковые куклы.

Они разделись в тишине, и Хьюстон забрался в свой спальный мешок, и как только погасла лампа, услышал тихое ‘Спокойной ночи’ мальчика на ухо.

Он остановил себя в момент ответа. Там не было никого, кто мог бы услышать, но он подумал, что мог бы сделать это правильно, поэтому он хмыкнул; хмыкнул, подходящий для человека, который был немым, а также не совсем в порядке с головой, и откинулся на спину, облизывая губы и размышляя, что принесет завтрашний день.

Но до завтра оставались часы.

Тибетцы смеялись и бормотали во сне. Хьюстон лежала без сна и слышала их. Оба мужчины посетили женщину ночью; и все они посетили ведро. Хьюстон тоже это слышал. Он не мог отключить свой слух, но он мог что-то сделать с обонянием, и он лежал, дыша ртом, с пересохшим горлом, пока час проходил за часом в зловонной копошащейся тьме.

Это была не лучшая из ночей.

3

На заднем дворе был насос, и Хьюстон с благодарностью умылся у него в лучах раннего солнца. Мужчины и женщины без стеснения раздевались повсюду и принимали ванны стоя. Помня о денежных поясах, прилипших к их коже, Хьюстон и мальчик вымыли только лица и ноги и вытерлись о пропитанную потом одежду. Они уже позавтракали чаем и цампой в грязной ночной камере и снова забронировали номер, чтобы оставить комплект. У них не было причин возвращаться, и они ушли.

Каждый день в течение нескольких недель Хьюстон отправлялся в путь утром, нагруженный багажом и дисциплиной, чтобы преодолеть столько миль за столько часов. Когда они вышли на улицу сверкающим утром, он почувствовал себя странно потерянным и легким, как воздух, как будто он что-то забыл.

На рынке открывались прилавки, и улица уже заполнялась людьми. Они срезали путь к озеру и пошли вдоль берега. Солнце все еще стояло низко над водой, но несколько прогулочных лодок уже вышли в море, и на утреннем бризе летали воздушные змеи. Монастырский двор лежал в тени.

Они очень тщательно спланировали то, что должны были сделать сегодня, но знакомство не сделало идею более правдоподобной. Еще больше, чем в предыдущую ночь, его поразило то, что он прогуливается по тибетской деревне.

‘ Тогда сначала мы войдем внутрь, ’ сказал мальчик ему на ухо. ‘ Все в порядке, сэр?

‘Хорошо’.

‘Как ты себя чувствуешь?’

‘ Прекрасно.

Он чувствовал себя далеко не в порядке. Где-то внутри монастыря размеренно гремел гонг, и его сердце начало биться в такт ему. Ворота теперь были открыты, снаружи патрулировали стражники с дубинками. Через одни ворота пропускали тонкую очередь людей, а из других входили и выходили жрицы в оранжевых одеждах.

Мальчик больше ничего не сказал, пока они поднимались по ступенькам и пересекали двор. Они присоединились к очереди и медленно поднялись на второй этаж. На террасе наверху был установлен ряд тяжелых молитвенных колес; они вращались, приводимые в движение руками всех, кто проходил мимо, смазанные маслом деревянные веретена тихо грохотали, как медленный поезд по мосту. На верхней ступеньке стоял охранник в шлеме и тоге, оглядывая очередь, заглядывая в каждую пару глаз, пока он флегматично размахивал дубинкой; и Хьюстон почувствовал, как его сердце начало очень неприятно колотиться. Краем глаза он заметил, что Ринглинг тоже нервничал; он снова улыбался с дикой и жесткой веселостью, которую он привык ожидать в критические моменты.

Но они протиснулись к охраннику и мимо него; и к грохочущим молитвенным колесам, и мимо них; и они были внутри.

Хьюстон не знал, что он ожидал там найти; результат, безусловно, разочаровал. Он подумал, что это было похоже ни на что иное, как на вокзал Сент-Панкрас: огромное сводчатое помещение, эхом отдающееся от металлического шума и топота торопливых ног. Масляные лампы висели гирляндами, и в их тусклом свете стояли старые позолоченные идолы, похожие на забытые рекламные объявления. Группа жриц тащила стол на козлах, уставленный монастырскими товарами, и тут и там по всему залу паломники толпились в закрытых часовнях, как дирижируемые группы на железнодорожных платформах.

Они остановились и огляделись, и Хьюстон увидел, что это было нечто большее. Несколько человек ползли вперед по каменному полу монастыря на своих лицах. Маленький, похожий на скелет, старый негодяй сидел и яростно бился головой об идола, а тут и там группы людей сидели на корточках, скрестив ноги, держа в руках дымящиеся ароматические палочки и распевая, в то время как монахи били в маленькие гонги. Несколько маленьких гонгов звучали повсюду; он не мог видеть большой. Мальчик коснулся его руки, и они ушли.

Вокруг зала было, наверное, пятнадцать часовен, некоторые просто закутки с идолом и подносом с цветами. В каждом люди сидели в дымном свете свечей, сжимая свои ароматические палочки. В воздухе стоял тяжелый запах благовоний. Но над благовониями чувствовался другой запах, и Хьюстон, принюхавшись, мгновенно распознала его через несколько месяцев: настоящий запах средней школы для девочек на Эдит-Роуд. Внезапно до него дошло, что это действительно заведение для женщин, и что под одеждами все они были сестрами, все они; и он