Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Конофальский

А тот уже, повалив на землю толстуху и сидя у неё на спине, душил её верёвкой. Прачка только рот широко разевала, хватала руками землю, глаза выпучивала, а ничего уже сделать не могла, даже звука выдавить у неё не получалось. Лицо её уже посинело, не успел бы Сыч и до тридцати досчитать, как дело было конечно.

А Агнес, стоя абсолютно голой в лесу, перед двумя опасными мужиками и над трупом только что убитой женщины, ещё и командовала:

— Закопайте её. Чтобы не нашли.

— Я дело делал, — сказал конюх, пряча верёвку и головой мотая на Сыча, — пусть он копает.

— У меня и лопаты нет, — растерянно произнёс Фриц Ламме. Но так как он был человеком сообразительным, тут же добавил: — может, в реку её, река-то рядом.

— Камень привяжите, — сказала Агнес, разглядывая огромную нижнюю юбку, которую ей предстояло надеть. А потом ещё и добавила: — и чтобы тихо всё было.

Грязь и вонь. Очень неприятно надевать нестиранную нижнюю рубаху какой-то бабы, тем более что она при жизни была до безобразия жирна. Девушка, даже беря одежду, чувствовала влагу этой одежды и запах уже мёртвой бабы. Но Агнес даже не морщилась. Дело есть дело, она обещала господину, она придумала, как всё устроить, и, значит, наденет эти мерзкие влажные тряпки, в которых, без всякого преувеличения, легко поместились бы две Агнес.

Тем временем мужчины с трудом унесли, вернее уволокли, труп бабы к реке. И пока они не вернулись, Агнес оделась. Её нужно было собраться, она присела, как лягушка, замерла и стала глубоко дышать, стараясь вспомнить пухлое лицо бабы, её вислые щёки.

Она совершила оплошность, она забыла зеркало. Поэтому она не была уверена, что будет очень похожа на покойницу. Впрочем, она считала, что все толстухи на одно лицо. Она и голос по памяти сделала ниже, попробовала, как звучит. Девушка была удовлетворена, ей не нужно было зеркального сходства. Близились сумерки, а полутьма и тьма — это её время. Там, в темноте, она чувствовала себя, как рыба в воде. Когда Сыч и Игнатий вернулись от реки, она уже была почти готова. Сыч подивился тому, как дева преобразилась, — в первых признаках сумерек, в лесу, её было почти не отличить от прачки Эммы. Вот и дивился он молча, про себя. А Игнатий к таким перевоплощениям был привычен, он и бровью не повёл. Всякое видал.

— Ждите меня здесь, — сказала Агнес.

Взяла из своей одежды тряпицу со склянкой. Она и перчатки свои взяла, но тут же бросила их на одежду обратно. На распухшие руки прачки благородный предмет туалета ну никак не мог налезть. Придётся ей управляться с зельем аккуратно.

Агнес вышла из леса и пошла к замку, надо было поторопиться, солнце садилось всё ниже, скоро ворота замка запрут.

У ворот два стражника, конечно, они её знают, смотрят на неё, посмеиваются:

— Эй, Эмма, где гуляла?

Пока солнце не село, ей нужно быть настороже. Она не поднимает головы, не уверена, что похожа на толстуху так, как нужно, произносит уклончиво:

— Прошлась до реки малость. Ноги размяла.

— «Прошлась малость», — усатый стражник повторяет её слова с ехидством. Второй опять посмеивается. Они, кажется, что-то о ней знают, и чёрт с ними, девушка уже прошла мимо них, уже вошла во двор замка. Она видела этот двор, видела через лёгкую дымку, через своё стекло, она знала, куда идти. Прямо, конюшни, там сейчас почему-то суета. К чему бы, на ночь глядя, там люди? За конюшнями склады. Направо лестница на второй этаж. Там покои камерария господина Эбуса, ключника замка, начальника над всей прислугой и доверенного лица самого графа. У лестницы наказывают провинившихся. Удобное место, сам господин Эбус выходит иной раз на лестницу посмотреть, как палачи исполняют экзекуции, назначенные им. Порки здесь дело обычное.

Слева вход к кастеляну замка, к господину Ройсмаху, это как раз начальник Эммы, туда ей никак нельзя, там её очень хорошо все знают. У входа к кастеляну стоят бабы, они с интересом смотрят на Агнес, они знают Эмму.

— Эмма, ну что, пришёл твой ухажёр? — кричит одна из баб.

— Пришёл-пришёл, — отвечает девушка, не останавливаясь, и идёт мимо них.

— Пришёл? — кричит ей другая. — А чего же ты невесела? Не понравился, что ли?

Бабы смеются. Девушка отмалчивается: быстрее бы уже ночь.

Агнес деловито идёт к конюшням и складам. Проходя мимо, видит большую, круглую старую корзину. Как раз то, что нужно, она берёт её под мышку и сворачивает к кухням, она знает, что из кухонь есть лестница, что ведет прямо наверх, и к обеденным залам, и к опочивальне самого господина. Ей как раз туда. На кухнях повара и поварята работают. Она удивлена, ночь почти на дворе, а тут работы в самом разгаре.

— Эй!

Кажется, это кричат ей, она это знает, но совсем не волнуется. Девушка спокойна, поворачивается на крик.

Пред ней мужик в несвежей рубахе, волосатые руки, ноги без чулок, выглядит главным:

— Я у кастеляна просил салфетки и скатерти для малой сервировки принести, когда принесёте?

Агнес размышляет над ответом всего мгновение:

— Не знаю, — отвечает она и показывает мужику корзину, — мне велено бельё из покоев забрать.

Мужик смотрит на неё неодобрительно и говорит:

— И сколько раз вам нужно говорить, чтобы не ходили по нашей лестнице, у вас своя есть.

— Извините, господин, — отвечает Агнес, но сама, сделав книксен, всё-таки юркнула на лестницу, которая вела наверх.

И там чуть не столкнулась с молодым поваром, что бежал сверху с пустым подносом. Едва разошлись на узкой лестнице.

«Пир у них, что ли, или бал?», — размышляла девушка, поднимаясь выше и выше.

В обеденной зале голоса, звон бокалов, музыка, она заглянула в неё мельком. Да нет, на пир не похоже, десяток господ пьют вино, еды на столах мало. Она начинает подниматься ещё выше. В святая святых всякого замка, в личные покои хозяина. А там комнатушка для лакеев и поваров, столы с постельным бельём. То, что нужно, и как раз в этом месте…

— Эмма! — шипит за её спиной кто-то. Шипит зло и резко.

Она вздрагивает, оборачивается, перед ней какой-то господин, ну, не то чтобы господин, но какой-то важный, судя по одежде, человек.

— Ты что тут делаешь? — всё так же зло говорит ей человек.

— Бельё пришла забрать, — отвечает девушка и добавляет на удачу, — господин Ройсмах.

Она угадала, это её начальник, тут мало света, девушка почти не боится, что он почувствует неладное. А господин Ройсмах ругает её, стараясь не повышать голос:

— Дура, тебе, что, неизвестно, что бельё забирают поутру, а никак не на ночь глядя, убирайся отсюда, господа уже легли почивать, им завтра на заре на охоту. Прочь! Прочь отсюда, глупая корова!

Агнес со своей корзиной тут же кидается к лестнице, но вместо того, чтобы начать спускаться вниз, поднимается чуть выше, прижимается к стене и замирает. И через минуту слышит, как хлопает дверь, господин Ройсмах покинул комнатушку. Агнес бросает корзину и снова возвращается туда, откуда её только что прогнали. Там горит всего одна лампа, но девушке света хватает. Она ищет то, что ей нужно, и почти сразу находит. На двух отдельных столах лежат роскошные вещи. На одном — великолепное платье с тончайшими нижними рубахами, на другом — атласный синий колет, рубаха с кружевным воротником, панталоны, чулки. Там же стоят высокие, вычищенные до блеска сапоги для верховой езды. У неё нет сомнений, что это одежда графа и графини. Перчатки! Великолепные перчатки чёрной замши, расшитые серебром, конечно, принадлежат тому, кто мешает её господину. Она берёт одну из перчаток. Удивительно мягкая замша, тонкая, только вышивка делает эту вещь чуть-чуть грубее.