Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Конофальский

Она достаёт свою тряпицу. Теперь нужно быть аккуратной, это не шутка. Держа флакон через тряпку, через тряпку же она отворачивает крышечку. Раскрывает перчатку и наклоняет флакон.

Коричнево-жёлтая капля медленно выползает из маленькой ёмкости. И капает в черноту раскрытой перчатки. Девушка тут же кладёт перчатку на место. Во флаконе ещё одна капля. В книге сказано, что одной капли более чем достаточно, но она не хочет рисковать, вторая капля летит в сапог. Вот теперь всё. Агнес закрывает флакон. И начинает спускаться. Теперь она возвращается через обеденную залу. Из господ там всего два мужчины и одна женщина, да ещё музыкант, задумчиво тренькающий на лютне, ни один из них на неё даже не взглянул, когда она, подойдя к камину, кинула в золу тряпицу с флаконом и вышла из зала.

Людишки ещё суетились у конюшен, на заре охота, но больше во дворе замка никого не было, ночь ведь. Со стражниками у неё тоже хлопот не было. Он подошла к ним и сказала, ткнув одного пальцем в переносицу:

— Спи.

А второму сказала просто:

— Отопри мне ворота.

И тот молча подчинился. Так она вышла из замка. Уже вскоре она была в лесу, на том месте, где её ждали Сыч и Игнатий. Она быстро и с удовольствием скидывала в темноте мерзкую одежду мёртвой бабы. Принимала новый вид, надевала своё платье.

Её было хорошо и весело. Но прежде, чем слать письма господину, нужно было убедиться, что дело сделано. Нужно было пару-тройку дней подождать. И она незамеченной вернулась в свои покои в трактире, где, раздевшись, с удовольствием накинулась на остывший уже ужин, что ждал её в столовой. И после пошла спать; ей, конечно, не терпелось, но до утра граф одежду не наденет, так что она легла и спокойно заснула.

Для него не было ничего хуже, чем ждать. Уже горожане принесли требуемые деньги, ещё бы они не принесли. Четыре сундука, полные мешков с серебром. Кавалер сразу даже считать не стал, потом. А стал разговаривать с горожанами, как добрый отец говорит с любимыми чадами:

— Зла на вас у меня нет, коли честны вы, то и я честен с вами буду, скажите купцам всем, пусть открывают торговлю, пусть корабли пригоняют, товары везут, ни один из моих людей вашим гостям и местным честным людям зла не учинит.

Горожане вроде как кланялись и благодарили, но губы поджав и слова признательности произнося, как сквозь зубы. А Волков, их неприязнь видя, понимал их. Пришлось горожанам много серебра отдать, чего же им радоваться.

А лагерь уже оброс частоколом, ощетинился рогатками, отгородился рвом, став на вид орешком крепким, а Эберста и Пруффа всё ещё нужно было ждать. Сундуки с серебром он отправил на свою землю, в Эшбахт, оставив у себя в войсковой казне всего пять тысяч. А кроме серебра, ещё одна большая удача его ждала. Среди захваченных в лагере вещей нашлись две отличные, новые чугунные кулеврины. Пушки были длинные, свежего литья, и четыре бочонка ядер к ним. Пушки эти даже на вид были мощнее, злее, чем его кулеврины, и калибром чуть больше его кулеврин, вот только лежали они в телегах, а не на лафетах. Лафетов не было, видно, ещё не привезли горцы. Ничего, Пруфф приедет, придумает что-нибудь. Но ни деньги, ни новые пушки не отвлекали его надолго от ощущения, что время уходит, утекает, и каждый прошедший день, нет, не делает его слабее, но точно усиливает врага. Горцы через день, или через два, или через три переживут потерю лагеря, переживут и разгром отряда. Переживут и озлобятся, захотят отомстить, захотят отбить лагерь и станут собирать ещё больше людей, чем планировали по первости. Он уже на третий день не смог усидеть в лагере и поехал с разъездом на юг. Посмотреть дорогу, по которой собирался наступать.

Брюнхвальд и Роха его отговаривали: не дело первого офицера, вождя, в которого верят солдаты, таскаться в рекогносцировки. Разъезд запросто может налететь на врага, на засаду, кавалеристы к этому привычны, приучены сразу обращаться в бегство при малейшей опасности, генерал и его выезд могут и не сообразить, ввязаться в ненужную стычку. Но он всё равно ездил, потому что не мог сидеть в лагере, чувствуя, что время уходит, как вода сквозь пальцы. А тут ещё приходил к нему Кленк поговорить. И о чём же мог говорить ландскнехт, как не о серебре. Пришёл и начал издалека: мол, людишки его оскудели, хотят знать, можно ли пограбить городишко Мелликон. Городишко-то богат, сам мал, а ярмарка в нём большая. Вон какая пристань тут длинная. Волков ему сказал, что грабить здесь никого нельзя. Нельзя, собираясь идти в середину горской земли, оставлять в тылу взбешённые грабежом города. И сказал капитану, чтобы люди его были с местными ласковы. Тогда Кленк стал спрашивать: не причитается ли его людям серебра из тех сундуков, что привезли генералу горожане. На что Волков напомнил ландскнехту про законы воинские, которые гласили, что, помимо платы, солдатам принадлежит только то, что взято ими на меч. Например, всё имущество в лагере, включая хорошие пушки, которые Волков у солдат непременно выкупит. А те подарки, что горожане делают генералу, солдат не касаемы.

Кленк ушёл недовольный, а Волков, глядя ему вслед, думал о том, что не будь ландскнехты так жадны и своевольны, то не было бы солдат в мире лучше.

И сразу после Кленка — радость. Родственник его явился. Из его земли на этот берег переплыл, да не один. И был то не кто иной, как капитан Рене.

— Ваше приказание, господин генерал, исполнено. Люди до вашей земли доведены, померло и сбежало, а также поймано и повешено мною всего двадцать два человека. Передал всех людишек по списку, сдал я вашему управляющему Ёгану и новому человеку. Сама госпожа Ланге приезжала на мужичков смотреть, ласкова с ними была, детей так и вовсе кормить велела хорошо.

Волков встал и обнял родственника. Хоть часто он бывал недоволен им, но сейчас был ему благодарен. И за то, что довёл мужиков до его земли почти в сохранности, и за то, что привел с собой солдат из конвоя. Пусть далеко не всех, но семь десятков пехотинцев и восемнадцать кавалеристов были совсем не лишними после тех огромных потерь, что понёс кавалер при взятии лагеря горцев.

— Благодарен вам, дорогой родственник, — говорил генерал, выпуская капитана из объятий, — ну, садитесь, рассказывайте, как дошли, как госпожа Ланге себя чувствовала?

Небольшой пир спас его от изматывающего ожидания, но лишь на этот день, следующим утром он опять не удержался и поехал снова на юг. Он тщательно высматривал дорогу на Висликофен, вечерами, сидя с офицерами над картой, он ещё и ещё раз убеждался в важности этого города. Это был почти центр земли Брегген. Отличная точка для удара в любом направлении. Висликофен нужно было брать во что бы то ни стало. С этим были согласны все его офицеры.

Дождался. Сначала приехал с того берега Максимилиан с воспалённой, красной, грубо зашитой щекой. Раньше был красавцем белокурым и румяным, теперь уже стал похож на человека ремесла военного, на солдата, такого, как иные. Волков посмотрел на него и спросил:

— Готовы ли вы, прапорщик, здоровы ли, может, лечиться вам нужно?