Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон

Нравственная ложь обновленчества, порожденная нарушением ими принципа аполитичности Церкви, была в то время очевидна многим. Значительно труднее оказалось осознать ложность второго принципа, на котором было построено дело раскола – взгляд на Высшее церковное управление как на чисто бюрократический, безблагодатный по своей природе институт, лишь формально огражденный каноническими правилами. Вследствие такого понимания у тех, кто поверил в «каноничность», «законность» обновленческого ВЦУ, возникало убеждение в необходимости подчиниться ему даже и при условии насилия над своей духовной совестью. Казалось, что такое, даже идущее против совести, подчинение формально-законной церковной власти есть обязательное условие сохранения единства Церкви.

Только при формально-бюрократическом понимании природы церковной власти могла возникнуть чудовищная иллюзия «каноничности» обновленческого ВЦУ. Надо признать, что основными творцами этой иллюзии были митрополит Сергий с двумя другими соавторами «Меморандума трех» – сами обновленцы поначалу были склонны признавать «революционный» характер своего захвата власти, ломающий «устаревшие» канонические нормы. После же того, как ВЦУ было авторитетно объявлено канонически законной властью, многие архиереи подчинились этому ВЦУ лишь потому, что не видели альтернативы: другого административного центра не было, а жизнь без центральной администрации казалась немыслимой и невозможной.

Между тем после ареста патриарха Тихона как раз и вступал в силу Указ от 7/20 ноября 1920 г. о самостоятельном управлении епархий или добровольных епархиальных объединений. Этот указ должен был стать надежной основой для противостояния узурпаторам церковной власти, каковыми, в частности, и были обновленцы. Именно к этому призвали Церковь такие авторитетные иерархи, как митрополит Петроградский Вениамин (цитированное выше послание накануне ареста) и затем митрополит Ярославский Агафангел.

Убедившись, что гражданская власть целенаправленно препятствует его приезду в Москву и вступлению в управление Церковью, митрополит Агафангел, обладавший в этот момент всей полнотой первосвятительских прав (т. е. такими же, как патриарх), он 5/18 июня 1922 г. обратился с таким призывом к епископам Русской церкви:

«Возлюбленные о Господе преосвященные архипастыри! Лишенные на время высшего руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей церковной власти. Окончательно вершите дела, по которым прежде испрашивали разрешения Святейшего синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению».

Итак, образ действий епископов в условиях отсутствия центральной власти был четко определен, и многие православные архиереи, не признавшие обновленческого ВЦУ и при этом оставшиеся на свободе, встали на путь самостоятельного управления. Обновленцы, желая подчеркнуть нетрадиционность этого явления, «невероятность претензий» епископов, назвали их «автокефалистами»: «автокефальной» в православии называли Поместную церковь, имеющую самостоятельное возглавление.

По существу, самоуправляемые епархии и были временными «автокефалиями», самоуправляющимися церковными единицами (местными церквями – по определению собора), подчиненными лишь своему правящему архиерею. Вопрос о возношении за литургией имени заключенного патриарха Тихона решался в различных епархиях по-разному. Передавая власть митрополиту Агафангелу, патриарх Тихон ничего не говорит о возношении имени, хотя, по смыслу соборных постановлений, это возношение вместе со всей полнотой власти должно было перейти к местоблюстителю Агафангелу (как мы указывали, своего рода сопатриарху, в силу чрезвычайных обстоятельств своего избрания). Митрополит Агафангел, призывая епископов к самоуправлению, также ничего не говорит о возношении имени снявшего свои полномочия патриарха Тихона, очевидно полагая, что вполне достаточно возношения имени епархиального архиерея. Однако многие продолжали возносить имя патриарха Тихона, сохраняя его как символ церковного единства и, возможно, в надежде на возвращение патриарха Тихона к церковному управлению. Во всяком случае, вопрос о литургическом поминании имени первосвятителя, лишенного возможности фактически управлять Церковью, был в то время совершенно неясен. Между тем важность и острота этого вопроса обнаружились уже через несколько лет. Пока сформулируем лишь суть вопроса: правомерно ли разделение символического, или духовно-мистического аспекта церковной власти, выраженного в литургическом возношении имени, от аспекта фактического управления церковными делами?

Переход епархий на самоуправление принимал все более широкий размах. Нередко случалось, что иерархи, поначалу принявшие обновленчество, поняв, с кем имеют дело, отказывались подчиняться ВЦУ и переходили на самоуправление. Обновленцы, а с ними и их покровители из партийно-государственной верхушки были настолько напуганы движением православных автокефалистов, что ВЦУ было вынуждено уже в начале декабря 1922 г. обсудить специальную докладную записку В. Красницкого «Об автокефалиях и борьбе с ними» и разослать ее в качестве циркулярной инструкции всем обновленческим епископам. В этом циркуляре движение «автокефалистов» расценивалось как «тихоновщина», как прямое выполнение «контрреволюционных» указаний патриарха Тихона и митрополита Агафангела, а также антисоветского эмигрантского духовенства. Это был откровенный политический донос: уже сам по себе переход на самоуправление мог служить достаточным основанием для обвинения в контрреволюции, со всеми вытекающими последствиями. Обновленцы были верны своим исходным «принципам»…

Очевидно, что в условиях систематического гонения многочисленные, трудноуловимые, способные к дроблению, автономные церковные единицы, возглавляемые епископами, которые боролись против массовых арестов – массовыми, и притом тайными, хиротониями, – были наилучшей, если не единственно возможной формой церковной организации. Вот один из примеров практического устройства такой самоуправляемой епархии, которое описывает в послании к своей пастве от 10/23 ноября 1922 г. епископ Златоустовский Николай (Ипатов):

«Жизнь епархии я представляю в таком виде – самоуправляющиеся церковные приходы во главе с приходскими советами объединяются в общеепархиальном Союзе приходов, возглавляемом союзным правлением (или советом) под руководством епископа. При епископе может быть самостоятельный церковно-административный орган управления. Для Златоуста это не новость. Здесь с 1917 года так именно устроилась и идет церковная жизнь. Вот и вся схема церковной жизни. Епископ, клир (духовенство) и миряне, автономная (самостоятельная) церковная организация. Епископ и епархия, единомысленные во взглядах, сумеют войти друг с другом в общение… Если же не все Златоустовские приходы будут согласны со мною, то я могу остаться только с теми приходами, которые пожелают иметь меня моим епископом».

«Религиозные церковные вопросы, – продолжает он в письме от 16/29 ноября, – дело совести каждого человека. Я по своей совести высказал отношение к ВЦУ… Если кто в Златоусте окажется согласным со мною – пусть прямо мне и скажет об этом. Тогда мы, единомышленные, обсудим и все дальнейшие вопросы касательно нашей церковной жизни. Это самый простой и естественный путь без всякого шума, без лишних разговоров… Но зато это и самый верный и прочный путь, ибо воистину является делом совести каждого отдельного христианина, свободным и личным его волеизъявлением».