Гадюкинский мост - Ростислав Марченко

По мере того как шло время, чувство тревоги и неуверенности в себе все продолжало и продолжало нарастать. Как командиру, пытающемуся удержать под контролем оперативную обстановку, мне стала более понятна фраза: «Если ты пребываешь в бездействии, то совсем не факт, что в бездействии пребывает противник», с дополнительным тремором от мыслей, что я чего-то в действиях этого самого противника не предусмотрел.

От нервов хорошо помогал физический труд. Периодически прерываясь на наблюдение за обстановкой, я с гранатометчиками соединил наши окопы ходом сообщения, после чего они вывели зигзагом еще один на обратный скат. Стрелки Севастьянова тем временем связали окопчики общей траншеей сначала между своими ячейками, а потом и с окопом гранатометчиков. Оборонявшие высоту бойцы получили возможность достаточно безопасно маневрировать в пределах позиции, ходов сообщения полуметровой глубины с учетом высоты бруствера для этого было вполне достаточно. Личный состав бугаевского отделения, включая самого старшего сержанта, активно занимался тем же самым, периодически попыхивая злобой на предков, на их глазах, устремленных в оптические приборы, вяло ковырявших лопатами на высоте 43,1, не брезгуя многочисленными перекурами.

* * *

Сигнал о появлении противника за рощей Дубовой оказался подобен манне небесной, командир отправленного немцами в обход подразделения, как я и ожидал, поленился давать слишком большой крюк. Дальше оставалось подождать, пока немцы затеют переправу, и стереть их в порошок.

Если, понятно, по «закону бутерброда» тут что-то не пойдет не так.

Дождавшись фразы Ханина касательно обнаружения основных сил немецкой обходной группы, повторившей номер с высылкой вперед передового отделения: «Вышли на берег и приступают к переправе, Топор Десять!» – я обрадовался, воспарил, передав командование на высоте – Севастьянову и всей спешенной группой – Бугаеву, пулей пролетел по ходу сообщения к моим БМД. Бронегруппой взвода в данном случае я решил руководить лично.

Замкомвзвода остался оборонять мост и брод личным составом двух спешенных парашютно-десантных отделений и полным пулеметно-гранатометным. Усиливать шесть пушек БМД крупнокалиберным пулеметом бронетранспортера в моей ситуации было, как минимум, нерационально, поэтому БТР-Д остался на месте – поддерживать огнем своего «Корда» спешившиеся отделения.

Чувство совершенной мною ошибки вернулось ко мне на переезде через железнодорожную насыпь, когда несколькими секундами позже ее преодоления из-за реки взлетели три красные ракеты и несколькими секундами позже – две белые. Я обмер. Противник, как оказалось, тоже не брезговал наблюдением.

Но коней на переправе не меняют, следование не лучшему плану обычно лучше беспорядочного шарахания, поэтому после секундного колебания я рыкнул мехводу Гибатуллину по ТПУ:

– Ходу, Денис, ходу, пока фрицы с переправы не свинтили!

Секундой позже продублировал приказ остальным двум БМД бронегруппы. Как я посчитал, жизнь или смерть немцев на переправе теперь зависела исключительно от скорости реакции сторон. Переправиться назад и укрыться в лесу они явно не успевали. А те, кто успевал, должны были вполне просматриваться моими тепловизорами. Ума сразу припустить в глубь леса в немецкой ситуации ни у кого не хватит.

В этой связи первоочередной целью боевых машин по подходу к месту переправы назначались немцы на левом берегу, после их уничтожения приходил черед успевших переправиться. На приречном лугу, в нескольких сотнях метрах от хорошо просматриваемой почти лишенной подлеска дубовой рощи деваться им было некуда.

В принципе так это и оказалось, но, к сожалению, опять не в полностью предусмотренном мною ключе.

Мелькавшие по опушке леса на другом берегу тепловые пятна с ходу получили порцию 100– и 30-миллиметровых снарядов, щедро разбавленных пулеметным огнем, и буквально в пару минут превратились в трупы либо исчезли с экранов наших прицелов, и я радостно скомандовал:

– Хватит с них, кончаем фрицев на нашем берегу!

Бой опять складывался удачно.

В радиообмен вклинился шипящий голос Ханина, решившего проявить инициативу:

– Топор Десять – Тринадцатому! Фрицы в лесу, самого противника не наблюдаю. Снимаюсь с точки, выдвигаюсь ближе к опушке для обнаружения. Приём.

Я на пару секунд впал в ступор. Чтобы переправиться через реку и одолеть триста метров луга до рощи, переправлявшимся немецким подразделениям явно не хватало времени, как, впрочем, и уйти назад на левый берег. Укрыться в траве они тоже не могли, хоть кто-то бы высунулся посмотреть на подошедшие танки и попал в засвет французских матриц наших прицелов.

Пока я размышлял, куда они делись, егоровская БМД развернула башню и дала длинную пушечную очередь по роще, добавила пулеметом и пустила 100-миллиметровый осколочно-фугасный снаряд, срубивший дуб сантиметров шестьдесять толщиной.

– Топор Десять, противник в роще, наблюдаю тепловые сигнатуры. – Егоров, попавший на срочную службу после исторического факультета педагогического института и оставшийся на контракт с серьезной надеждой аттестоваться на офицерскую должность, привычно напрягал рабоче-крестьянское окружение избыточно умной речью.

– Взвод! Уступом влево! Противник в дубовой роще! Уничтожить!

Машины сильно сбросили скорость и, не прекращая движения, растянулись уступом влево, залив тепловые пятна немецких солдат в роще валом огня. Как раз, чтобы по радиостанции завизжал испуганный голос Ханина, снова сбивший меня с мысли, куда с реки так быстро подевались немцы и где их надо теперь искать:

– Вы нас сейчас перебьете, Десятый!

– Что?! Какого черта ты там у немцев делаешь, дебил?! Минута тебе свалить и найти укрытия, идиот!

Огонь смолк, и в прицелах немедленно замелькали спины и задницы улепетывающих в глубь леса немецких солдат. Чувство ошибки и неправильности моих действий кричало не переставая. Все оправдалось, несколькими секундами позже в наушники ворвалась автоматная трескотня, и ефрейтор неожиданно спокойно доложил:

– Обнаружен. Веду бой.

– Ханин, лежать! Пулеметами, огонь!

Машины изрыгнули из себя длинные очереди своих ПКТ.

Впрочем, трассеры пулеметов, вероятно даже, не успели долететь до опушки, когда ничуть не умолкшее в ходе спасения этого идиота чувство неправильности навело меня еще на одну мысль:

– Егоров, роща! Остальные – башни на реку, фрицы под берегом! – И это было вовремя, соседняя машина как раз заискрила под трассерами летевших снизу струй пулеметных очередей.

Немцы, командир которых сообразил, что сбор подразделения после переправы и пробежки в триста метров по высокой траве рискует занять больше времени, нежели два километра для направляющихся в его сторону танков, о чем ему, похоже, явно и недвусмысленно подсказали ракеты, занял оборону у уреза воды, пользуясь обрывистым берегом Чернянки, в результате чего я без малого чуть не попал меж двух огней. Скрашивало ситуацию только то, что отправленное в разведку передовое отделение было вовремя обнаружено и загнано в глубину рощи огнем боевых машин и ханинский дозор, как я понадеялся, кого-то там дополнительно положил и связал боем оставшихся. Егорову осталось только их добить.