Оборотни. Люди-волки - Боб Каррен

Французская сказка заканчивается трагически — смертью маленькой Красной Шапочки в челюстях волка. Другие ее варианты, однако, имеют более счастливый финал. Немецкая сказка, например, заканчивается гораздо более удовлетворительно с точки зрения человечности. Она была опубликована в знаменитом собрании народных сказок братьев Гримм (предназначенном в основном для детей) «Детские и домашние сказки» в 1812 году. Там она носит название «Красная Шапка», что близко и английскому варианту заглавия. Немецкая версия повторяет французскую, но только до определенной степени, поскольку в ней крики девочки привлекают внимание проходящего мимо охотника (или работающего неподалеку дровосека), который спешит на помощь. Ножом (или топором) он разрубает волку брюхо и таким образом освобождает Красную Шапочку и ее бабушку. Изложение истории здесь несколько путано: объевшийся волк, похоже, уснул — и таинственным образом не просыпается во время этой операции, поэтому охотник заменяет спасенных жертв большим камнем, который бабушка зашивает в волчьем животе. Когда волк просыпается, он пытается сбежать, но вес камня тянет его вниз и становится причиной его гибели. Концовка немецкой сказки, таким образом, с точки зрения рассказчика более оптимистична. Этот более «здоровый» вариант был доработан и расширен в Британии в эпоху королевы Виктории, когда многие старые, довольно жестокие европейские сказки были «облагорожены» и превращены в детские «сказки на ночь» для всеобщего пользования, и одна их этих версий — та, что сейчас знакома большинству из нас.

Основана ли она на настоящей народной сказке или нет, история о Красной Шапочке определенно отражает ряд черт, как явных, так и скрытых, характерных для старых сказок о вервольфах, многие из которых были созданы задолго до Перро. Цвет шапочки или плаща девочки — это цвет крови, заставляющий предположить в ней потенциальную жертву. Она должна быть крайне наивна, если позволяет себе поддаться на уловки говорящего волка (который в этой истории играет роль дьявола). И, разумеется, следует учесть само наличие демонической силы, сначала в обличье человека, а потом — в разрушительном образе зверя. Все эти образы имеют давнюю традицию и ассоциации, уходящие далеко в прошлое, в доисторические времена.

Делались также предположения, что сказка о Красной Шапочке имела скрытый политический подтекст и вполне могла быть старой гугенотской сказкой. Хотя доказательств этого недостаточно, предположительно она появилась после резни в Варфоломеевскую ночь в 1572 г. как завуалированный намек на жестокость и дикость французской монархии: красный цвет шапочки при этом символизировал цвет свободы. Красные шапки иногда носили гугенотские патриоты — в качестве символа независимости от католицизма и государственной машины, которая в основном контролировалась католиками. Идея гугенотского движения, поглощенного католической монархией, а затем освободившегося, разорвав ее «плоть», могла послужить источником вдохновения и основой для создания этой сказки. И хотя такое идейное наполнение сказки выглядит несколько натянуто, не приходится сомневаться, что тень волка по-прежнему дремала в неком уголке сознания французов, выжидая момента пробуждения.

Не только в галльских сказках, неважно — политически мотивированных или нет, появляется оборотень-вервольф. Множество судов во Франции привлекло общий интерес не только собирателей фольклора, но и рациональных мыслителей. Времена менялись, и новый дух научного естествознания становился в Европе общей нормой. Старые верования и суеверия, которые множество веков принимались как незыблемый факт, теперь попадали под прожектор более пристрастного исследования. Встал вопрос: если такие люди, как Жиль Гарнье, вервольфы Полиньи и Жан Гренье, на самом деле вовсе не были вервольфами (а общее мнение было таково, что они вполне могли таковыми и не быть, что следует из более мягкого приговора Гренье, вынесенного апелляционным судом в Бордо) — тогда кем же они были? Несколько ведущих специалистов-медиков всерьез занялись этим вопросом в связи с французскими процессами.

Уже в начале XVI века, когда такие процессы только набирали силу, раздавались голоса, которые выражали сомнения относительно лежавших в их основе представлений о колдовстве и оборотничестве. Одним из первых скептиков был немецкий врач по имени Иоганн Вейер (или Вейр, 1515–1588 гг.), который предположил, что причиной необычного поведения и странных признаний несчастных «преступников» является некая форма физического или психического нездоровья. Вейер, по общему мнению, был первым, кто использовал термин «психически больной» при описании действий и откровенных выдумок так называемых ведьм и вервольфов. Он был врачом разумным и гуманным, ищущим истинное объяснение такого состояния. Анализируя некоторые суды над вервольфами (а также процессы над «ведьмами» в Германии), он настаивал, что эти люди находились в плену иллюзий и их признания в совершенных зверствах, смешанные с фантастическими историями о встречах с дьяволом и использовании волшебных зелий, были не чем иным, как потоком помраченного сознания. Такие люди, продолжал он, «становились животными» только в собственном воображении и нуждались более в помощи, нежели в наказании. Когда в Европе воцарилась эпоха Просвещения, на точку зрения Вейера встали и другие. Психические заболевания, тяжелые условия жизни, одиночество и изоляция в некоторых подобных случаях внесли свою лепту в отклонения в поведении, которые могли быть классифицированы как «оборотничество». И, разумеется, судьи были вынуждены понять это — как понял Пьер де Ланкр на примере случая Жана Гренье, когда говорил, что убожество существования Жана в немалой степени ответственно за его предполагаемые преступления. Начиная с Вейера (и в какой-то степени в результате французских процессов) взгляд на так называемых вервольфов стал постепенно меняться. И к этой сместившейся точке зрения мы теперь и обратимся.

До крайности заразная болезнь, милорд.

Та, что зовут ликантропией.

Джон Уэбстер, «Герцогиня Мальфи»

В своей прославленной книге De praestigiis daemonum («О демонических иллюзиях»,[38]опубликована в 1563 г.) немецкий врач Иоганн Вейер открыто нападает на суеверия и ошибочные убеждения, на которые опирались процессы над ведьмами и вервольфами в прошедшие годы. Он громит «Молот ведьм», написанный инквизиторами Шпренгером и Крамером, который стал официальным руководством церкви по выслеживанию и выявлению колдовских созданий. Преследование запутавшихся и легковнушаемых людей было инспирировано сверху — и вот теперь авторитетные медики начинали смотреть на них скорее с сочувствием, чем с осуждением.

Вейер был учеником и последователем мудреца из Кельна, Генриха Корнелиуса Агриппы Неттесгеймского (1486–1535 гг.), который признавал широкое распространение черной магии, но также заявлял, что все на свете, включая оккультизм, философию и медицину, является частью всеобъемлющего и единого целого. По его мнению, сверхъестественный и реальный миры могли быть сведены воедино посредством тщательного исследования. В этом отношении книгу Вейера следует рассматривать как одну из первых работ, демонстрирующих просвещенный взгляд на неотделимость дьявольского мира от нашего, и фундаментальный вклад в современный психологический подход по отношению к так называемым колдовству и оборотничеству.