Влюбись в меня заново - Катя Саммер

Я заставляю себя сделать выдох. Разгоняю легкие, чтобы снова дышать. Сердце колотится, будто хочет проломить грудную клетку. Посторонние звуки – шум воды, гул толпы в зале – постепенно возвращаются, разбивают тишину. Ощущаю боль в боку – угол умывальника впивается острым краем в кожу. Синяк останется точно. Шею жжет. Страх сменяется отчаянием, когда я понимаю, что Толик может быть мертв.

Марат приходит в чувства первый. Делает шаг, садится, упирается коленом в пол там, где не запачкано кровью. Сдавливает Толику шею пальцами. Я не сразу соображаю, что пульс прощупывает.

Затем он достает телефон и прислоняет к уху, называет адрес.

- Да, нужна помощь. Да. Мужчине в драке разбили бутылку о голову. Живой.

Живой, живой! Повторяю это слово про себя. Живой.

Не успеваю обрадоваться, потому что за спиной раздается посторонний женский голос.

- Зови охрану.

Оборачиваюсь. Девушка, которая провожала к столу, с ужасом смотрит на нас.

- Полиция? – говорит в трубку. - В ресторане «Магадан» на Садовом драка…

Мне страшно. Смотрю на Марата. Он подходит, берет мое лицо в руки, гладит щеки. От пронзительной нежности в его взгляде текут слезы.

- Он не успел ничего…

- Н-нет, – давлюсь я, всхлипываю, обнимаю крепче.

Но Марата отрывают от меня. Цепляюсь, а охранники уже толкают его лицом к стене. Все как в дурацком кино. Ему заламывают руки и выводят из уборной. Секунда промедления, и я бросаюсь следом.

- Вы не п-понимаете! Он не виноват!

Всем плевать. Марата заводят в служебное помещение, как гласит табличка. Меня не пускают за ним, провожают к администратору. Я лишь успеваю заметить, что он звонит кому-то. И больше ничего. Даже не слышно. Черт.

Девушка спрашивает, нужна ли мне помощь. Появляются врачи. Отмахиваюсь от них. Жду, подпираю затылком стену. Но, когда в зал заходит полиция, меня накрывает паника. Бьюсь как птица в клетке. Все вокруг просят подождать, но чего?

Дальше Толик на носилках. Вопросы. Много вопросов и у врачей, и у полиции. А я по-прежнему не вижу Марата. По-прежнему будто в запертом туалете с задранной юбкой готовлюсь умереть. Ведь если бы Толик сделал со мной то, что собирался, я бы попросту не смогла дальше жить. Больше нет.

Эта мысль простреливает висок. Страх подбирается и сдавливает горло. Не могу дышать. Снова. Я вырываюсь из рук доктора, который осматривает мою шею, едва открывается соседняя дверь. Лавирую между телами. Проскакиваю внутрь и бросаюсь к Марату.

- Тише-тише, маленькая моя, - шепчет он, обнимает и гладит волосы, спину. – Все будет хорошо.

Глядя на лица вокруг, с трудом могу в это поверить.

Я моргаю раз, два, когда замечаю мужчину в дорогом костюме и галстуке, который входит в помещение. Один его взгляд подавляет даже разговоры. Невольно прячусь под мышкой у Марата. Я ни разу не видела Глеба Борисовича, но по одним глазам легко узнаю папу Марата.

- Не переживай, - тихо говорит мне на ухо. – Отец разрулит. Ублюдок живой, так что долго ждать из тюрьмы меня не придется.

Марат шутит, но из моей груди вырывается новый всхлип.

Я умоляю себя успокоиться. Кусаю губы, впиваюсь ногтями в ладони. Мне нужно держать лицо, нытьем я Марату не помогу.

Сажусь на скамейку в углу. Гипнотизирую вещи. Со стороны может показаться, что навыки телекинеза пытаюсь развить в себе. Но я просто жду, жду, жду.

За полчаса меня дважды беспокоят одним вопросом – правда ли, что Толик пытался причинить мне вред. И оба раза я твердым, насколько могу, голосом отвечаю короткое «да». Полицейские что-то записывают, фиксируют. Я жду, когда все закончится. Когда нас отпустят. Когда Глеб Борисович вернется  – он сейчас беседует с сотрудниками за дверью.

Мне ничего не нужно. Только остаться вдвоем. С Маратом. Я ведь не сказала ему. Дура! И зачем молчала? Нельзя никогда откладывать чувства на «потом», жизнь штука непредсказуемая. «Завтра» просто может и не быть.

- Проедем в участок.

Фраза режет слух. Я вскакиваю и хватаю Марата за руку. Встаю рядом с ним.

- Аль, все хорошо, - произносит он, а потом уже полиции: - Мы можем добраться с отцом? Моей девушке нужно успокоиться.

Марат предельно вежлив. Он даже делает попытку улыбнуться.

- Нет, проедете с нами, - тем не менее категорично заявляют нам.

- Но разве мой отец не сказал вам… - начинает Марат.

- Твой отец сказал, - раздается суровый голос позади.

И я чувствую, как напрягается Марат. Выпрямляет спину, поворачивается.

- И что это значит, пап?

- Тебе будет полезно подумать над поступками. Не в ресторане и не в премиальном отеле. Без драк и сомнительных девушек. Может, за голову возьмешься.

- А я и не отпускал, - рычит Марат. – Ты бы хоть разобрался, что творишь.

Я теряюсь от услышанного. Как обухом по голове.

- Я увидел достаточно.

- Спокойнее. Просто пройдемте. Снимем показания, составим протокол. Выясним все обстоятельства.

- Я буду задержан, правильно понимаю? – спрашивает Марат и, не дожидаясь ответа, кричит отцу: - Это из-за футбола?

Его пытаются проводить к выходу, но он вырывается.

- Вы оказываете сопротивление полиции? – предъявляет дежурный.

- Я говорил, - продолжает Олейник, глядя на отца. – Я говорил, что не буду у тебя работать. Если ты таким образом хочешь вынудить меня или наказать, ничего не выйдет.

- Вот и посмотрим.

Это последнее, что я слышу. Марата уводят, сажают в служебную машину. Меня не хотят пускать к нему, направляют к другой. Я настаиваю, но им всем плевать. В их глазах денежные знаки.

- Я поеду с ним, - заявляю.

В голосе одна сталь. Не подозревала, что вообще могу говорить таким тоном.

Парни в погонах молодые. Фыркают, недовольно кривят рты, но все же позволяют забраться к ним. Сажусь напротив Марата. Вижу, как он зол. Скулы выделены, челюсть двигается, от губ осталась лишь тонкая линия. Олейник сжимает кулаки и стучит ногой.

Касаюсь его ладони, но он одергивает руку.

Марат

Я допустил ошибку, когда забыл об этом мудаке. Нельзя было. Мелкая голову мне задурила. Поверил, что счастье может длиться вечно. Ни хрена. Не может. Не в наше время. Такие Анатолии не забывают и не прощают. Мстят трусливо и подло.

Странно, на самом деле, что раньше не объявился и не показал себя урод. «Разговор» с удушающим и охраной отца, походу, подействовал. Да только временно. Не с той карты я все-таки пошел. Виноват.